— В тот день я ехал по полю вслед за моим господином Кираном, — трясущимися от напряжения губами промолвил этот бывалый воин. — Когда ты пришла… — и голос его увяз в прерывистых слезах, распространявших нечто, напоминавшее эльфийское тепло, и она невольно была тронута ими.
— Да, — ласково откликнулась она, не помня этого человека и гадая, какое у него было тогда лицо. Эти перемены в людях вселяли в нее отчаяние. Она взглянула на детей, которых обнимала Бранвин, и прочла в них также перемены, происходящие с неумолимой скоростью.
— Ты сядешь? — спросил ее Киран, возвращая к действительности, и она опустилась в приготовленное для нее кресло перед серебряными блюдами и гибельным пламенем.
— Нам тоже можно сесть за стол? — взволнованно спросил Келли и, получив утвердительный кивок отца, зардевшись, обнял сестру и мать. И все пришло в движение: вносились лавы и новые блюда, и с облегчением и шумом все принялись рассаживаться по местам.
Зазвучали первые робкие звуки арфы, чисто и нежно, и воцарилась тишина, умолкли даже дети. И арфист заиграл, заиграл для нее, песни веселые и светлые. А затем была трапеза. Мурна все взяла на себя, проявляя особое внимание к гостье — подносила Арафели вино и медовые лепешки и фрукты, когда та отказывалась от другой еды.
Арафель не знала, сколь человеческими были эти подношения, но на вкус они были сладки, а вино, хоть и горчило, было приятно пить. Все ели в такой гробовой тишине, что стук чаши казался громом, а мышиные шажки Мурны гремели тяжелой поступью. Даже дети были серьезны и молчаливы, но глаза их впитывали все.
— К чему такая тишина? — горестно воскликнул Киран.
— Значит нам можно говорить? — вскричал Келли высоким чистым голосом, от которого у Арафели перехватило дух. Она рассмеялась, и смех ее подхватили сначала Мев, а затем и Донал.
— Да, — промолвил Киран, — мы можем говорить.
— Может, арфист споет нам песни, чтобы на душе у нас стало светло, — предложила Арафель.
Это обрадовало арфиста, который снова взял арфу, и вскоре дети хлопали в ладоши, и домочадцы с трудом могли усидеть на местах; последним из всех засмеялся даже суровый рыжеволосый Барк. Песня напомнила старому Шихану сказку, которую он рассказал искусно и складно, и снова принесли вина, и Арафель, странно робея от быстротечности всего, поведала эльфийское предание и приуныла, когда ответом ей стали лишь молчаливые взоры.
— Ах! — выдохнула Мурна, и все вздохнули, и Арафель увидела, что все довольны и даже более чем довольны, что глаза их искрятся, а арфист утирает слезы.