— Почему бы и нет?
Дверь отворилась легко — слишком легко. Можно подумать, что их ждали. Нет, это просто абсурд, сказал себе Граймс. Наверно, офицеры «Первопроходца» уже успели побывать здесь и смазали петли. А заодно и наладили освещение? В этом огромном зале, без единого окна, должна царить кромешная тьма — но нет. Полная темнота не могла бы вызвать столь жуткого ощущения, как этот серый, чуть неравномерный полумрак. В этом полумраке становилось еще заметнее, что стыки стен с потолком, полом и друг с другом не образуют привычных девяноста градусов. Свет словно концентрировался, образуя бесформенную мертвенно-бледную каплю, над алтарем в форме саркофага, который возвышался в центре этого странно искривленного зала — почти в центре… Только так можно говорить о чем-то, находящемся в этом помещении с перекошенной геометрией.
— Не нравится мне это, — пробормотал Граймс. — Совсем не нравится.
— Мне тоже, — шепнула Соня.
Однако никто из них даже не попытался вернуться на улицу, где было заметно светлее, где сияло и грело солнце.
— Какие ритуалы здесь отправляли? — прошептал коммодор. — Какие молитвы возносили? И чему?
— Чтоб я знала.
Но они снова не отступили. Снова, держась за руки, они стали медленно приближаться к черному алтарю, так похожему на саркофаг… На саркофаг? Нет. Его грани и углы словно расплывались, меняя положение и форму. Это было нечто иное, нежели обычный куб. Это было нечто большее, чем обычный куб. Это было…
Неожиданно Граймс понял, что это такое. Это был тессеракт. И еще он понял, что больше никогда не сможет вернуться в этот мир. Дважды до нынешнего дня он оказывался на Кинсолвинге. С каждым разом крепли узы, связывающие его с этой планетой. Какие бы силы не правили ею, он все сильнее чувствовал их, сливался с ними.
А теперь это произошло в третий раз.
— Джон! — голос Сони звучал словно издалека. — Джон !
Он сжал правую руку, но больше не ощущал в своей ладони тепла ее руки.
— Джон…
Теперь это был лишь замирающий шепот.
— Джон…
— Гхм…
Просыпаться не хотелось. Полностью проснуться означало в полной мере насладиться мучительной головной болью. Его глаза были плотно зажмурены. Ощущение было такое, словно множество мелких вонючих тварей затеяли у него во рту какой-то непонятный кавардак.
— ДЖОН!!!
«Чтоб ее разорвало, эту женщину», — подумал он.
— ДЖОН!!!
Теперь она начала его тормошить.
Он вслепую ткнул кулаком, почувствовал, что ударил во что-то мягкое, и услышал приглушенный возглас боли.
— Никогда не прикасайся к офицеру, — отчеканил он. — Это запр… щено уставом.