А вслух, собравшись с мыслями, сказал:
— Мы не смогли прорвать блокаду не потому, что бойцам и командирам нашим не хватало воли к победе. Вся беда в том, что немцам удалось опередить нас своим наступлением на Тихвин и Волхов. Но чтобы все-таки прорвать блокаду, нам необходимо сейчас удвоить и утроить свои усилия именно здесь, на «пятачке».
— А танки и артиллерия тоже будут удвоены или утроены, товарищ дивизионный комиссар? — спросил Суровцев.
Васнецов настороженно посмотрел на капитана. Показалось, что в голосе Суровцева прозвучала ирония. Впрочем, нет: Суровцев простодушно смотрел на него широко раскрытыми главами, ожидая ответа по существу.
— Ты же знаешь, товарищ Суровцев, что это сейчас неосуществимо, — оставив официальный тон, сказал Васнецов. — Враг стоит под Москвой, и новые танки направляются именно туда. Нам надо управляться с тем, что имеем, немедленно восстанавливая каждый подбитый танк. И кировцы стараются. Но в цехах холод, обстрелы по нескольку раз в день, рабочие недоедают, зарегистрирован уже ряд случаев голодной смерти за станком. Нельзя требовать от этих людей невозможного.
— А от тех, кто на «пятачке», — можно?! — опять спросил Суровцев.
Васнецов даже вздрогнул от этого его вопроса и снова перешел на «вы».
— Я не понимаю вас, товарищ капитан. У Пулкова вы таких вопросов не задавали.
— Не задавал, товарищ дивизионный комиссар. И в голову не приходило задавать. Но это там. А здесь иное…
И Суровцев умолк. Молчал и Васнецов. Они смотрели друг другу в глаза, и каждый из них знал, что хочет сказать его собеседник.
«Вам известно, что ни один из командиров взвода, роты, батальона не остается невредимым, пробыв хотя бы сутки на „пятачке“? — спрашивал взглядом Суровцев. — Вам известно, что мы получаем меньше трети потребных танков, а из полученных половину враг топит на переправе? Вы знаете, какова убыль среди понтонеров?..»
«Знаю, все знаю! — так же безмолвно отвечал Васнецов. — А вот ты многого не знаешь. Если бы ты знал, что известно мне, — о количестве людей, уже умерших в Ленинграде в результате голода и связанных с ним болезней, о том, что через две-три недели голод может стать и, наверное, станет массовым. И что только надеждой на скорый прорыв блокады поддерживаем мы силы измученных ленинградцев. Если бы ты знал все это, то не стал бы задавать мне своих вопросов!..»
И Суровцев понял смысл того, что хотел ему сказать Васнецов.
— Мы будем драться, товарищ дивизионный комиссар, — тихо произнес он. — Пока живы, плацдарм не отдадим. Но ведь умереть на этом «пятачке» не самое мудрое. Кому мы, мертвые, нужны! Трупами, даже горой трупов врага не остановишь, а у нас здесь задача не просто держать плацдарм, мы должны наступать!