Прошлой ночью, склонившись над рукописью, я сидел в той комнате, которую устроил для меня Фескин, и, закрыв лицо руками, безудержно рыдал, оплакивая ужасную утрату. Сами слова, словно рыкающие чудища, повергали меня в ужас, когда я описывал гибель Клэя. Его путь я проследил от начала и до конца – но какого конца! Это разбило мне сердце. Мне хотелось стереть продиктованные Запредельем строки и заставить охотника двигаться дальше, к истинному Вено – но это было бы так же нелепо, как пытаться исправить душу Арлы Битон, изменив ее черты. После целого дня счастья известие о смерти друга обрушилось на меня слишком внезапно, и обычная броня скептического фатализма не успела защитить меня от боли.
Когда слез не осталось и я уже смирился с тем, что придется теперь брести по жизни одному, без ночных свиданий с охотником и черным псом, в дверь постучали. Час был поздний, но я не придал этому значения – слишком велико было мое смятение и горе.
– Одну минутку, – крикнул я, делая над собой усилие, чтобы успокоиться. Смахнув с глаз последние слезинки, я отворил дверь. На пороге стоял Фескин, за ним констебль Спенсер, а позади – еще полдюжины людей с ружьями, которые между голов впереди стоящих целились мне в грудь.
– Рад, что вы зашли, – сказал я, не обращая внимания на ружья: при встречах с людьми оружие всегда оказывалось где-то рядом. Я отступил назад, чтобы впустить друзей в комнату.
– Плохие новости, Мисрикс, – сказал Фескин и уставился в пол, словно не в силах был продолжать.
– Что такое? – забеспокоился я. Вошедшие тем временем люди с ружьями окружили меня. Я почуял их страх – первый признак того, что произошло нечто ужасное.
Констебль Спенсер, который выглядел теперь совсем не тем защитником попранной справедливости, что раньше, выступил вперед. На лице его застыло выражение беспощадной решительности.
– Сегодня вечером, – объявил он, – ровно в восемь часов тридцать минут, в Вено вернулся Хорас Ватт вместе с остатками экспедиции. Они принесли труп Клэя и другие неоспоримые улики, доказывающие, что ты, Мисрикс, действительно убил его.
Мне потребовалось время, чтобы осмыслить сказанное, но и после этого я не мог вымолвить ни слова, онемев от неожиданности.
– Но это невозможно… – наконец выговорил я заплетающимся языком.
– Это решит суд, – отрезал Спенсер. – А пока что тебе придется пройти с нами.
– Куда? – не понял я.
– В тюрьму, – ответил за констебля Фескин, который все еще не смел взглянуть мне в глаза.
Крылья за моей спиной взметнулись вверх, хвост угрожающе просвистел в воздухе, и стражники не замедлили взвести курки.