А пареньки смышлеными оказались, вон как лихо они нас с женой выследили. Правду сказать – не таились мы на родной земле, однако и не оказывали себя чрезмерно. Через Ирпень мы переправились на закате, и найти нас в потемках не так просто было. А они нашли. И за то получили благодар от меня: по куне серебряной. Оскол в денжке тут же дырочку проковырял, на тесемку с оберегами подарок приспособил и на шею повесил.
– От самого Добрыни подарочек получил, – осклабился он довольно и пирог Любавин прикусил. – Детям своим завещаю, а те внукам передадут от деда Оскола весточку.
– Ты прожуй вначале, – урезонил его Дивлян. – А то не только до внуков, а и до детей не доживешь. Ишь, рот-то набил. Поперхнешься, и поминай как звали, – и благодар мой старательно в калиту к себе положил.
От нас с женой пареньки гостинцев получили, а от болярина своего взбучку немалую.
– Что же вы, – ворчал Ярун, – на рожон-то полезли? Видели же, что воин при мече, а не крестьянский сын с вилами наперевес на наш берег вылез. Нужно было сразу мне докладывать, а не под копыта сломя голову бросаться. А если бы он вас порубил? Это вам не за сохой ходить, тут думать надобно.
– Ну, не порубил же, – Оскол отправил в рот новый кусок пирога.
– Эх! – махнул рукой болярин. – Видишь, Добрыня, с кем супротив дружины Святославовой выходить придется. Словно дубины стоеросовые, ни словом их не пронять, ни топором ошкурить – сырые да зеленые.
– Это ничего, – улыбнулся я. – Еще обтешутся.
Мы с граничниками ночь у костерка пересидели. От них и узнали, что как только Мал вернулся, так Путята звание хоробра и вольность свою в сторонку отложил и воеводой при князе стал. Что отец велел Зелене на Припяти заставы держать. Там войско Свенельдово собирается, оттуда и удара ждут. Что основные силы у Овруча сохраняют и город к осаде готовят. Что ратников можно по пальцам пересчитать, а вся надежда на ополчение огнищанское.
– Вот такие сосунки, как Оскол с Дивляном, первыми под мечами вражьими лягут, – шепнул мне болярин, когда сморило пареньков у жаркого костра, укрылись они плащами и задремали, а Любава уже давно уснула. – Жалко их. Это мы уж пожили, а им еще в Сваргу рано.
– Пожили? – Словно кошка мне по душе коготком царапнула. – Тебе тридцать-то минуло?
– Тридцать два стукнуло, – кивнул Ярун, – прошлой осенью.
– Так, может, не пришло еще время помирать?
– Разве же Марена спрашивать будет? – ухмыльнулся болярин. – Ей, безносой, все едино: хоть молодой, хоть пожилой, хоть старый. А по всему видно, что тридцать третью весну мне не встречать. Навалится Русь, так всем мало не покажется. Уж больно силы неравные. Нам-то с тобой не привыкать костьми ложиться, – вздохнул Ярун огорченно, – а мальцов жалко.