Боярин (Гончаров) - страница 56

Дождался.


– Что ж, – ребе довольно потер ладонь о ладонь. – Теперь нашу дружбу делом закрепить надо бы.

– Что еще? – насторожился Якоб.

– Да ты не волнуйся так, – улыбнулся Авраам. – Это пустяк мелкий. Одолжение дружеское, и не более того.

– И чего же ты хочешь?

– Я слышал, что у тебя рабыня появилась. – Я почувствовал, как после этих слов Авраама у меня по спине побежал холодок.

Больших сил мне стоило невозмутимость сохранить. Стоял себе в сторонке да на ковер этот дурацкий пялился, словно мне нет дела – о чем там хазары меж собой толковище ведут.

– Ты ее Рахилью зовешь, кажется? – продолжал ребе.

– Я смотрю, от тебя ничего не скроешь, – Якоб поставил свою чашу на стол и взглянул на Авраама.

– Ты прав. Мне многое известно. Так что там у тебя с этой рабыней?

– В служанках она, – небрежно бросил воин.

– Это понятно, – подмигнул Авраам. – А ты ее продать не хочешь?

– Тебе, что ли? – Якоб посмотрел на ребе.

– Зачем мне? – пожал плечами Авраам. – Вот ему, – он указал на меня.

Якоб еще раз окинул меня с ног до головы презрительным взглядом и вновь обратился к ребе:

– А ему она зачем?

– Видишь ли, – Авраам подался вперед. – Она его жена.

Воин немного помолчал, точно обдумывая что-то, а потом вдруг расхохотался.

– Жена? – сквозь смех переспросил он.

– Да, – сказал Авраам. – Он за ней из Куявы пришел. Выкупить хочет. И потом, разве ты забыл завет Моисеев? Не возжелай жены ближнего своего.

– Ближнего? – Воин перестал смеяться и очень серьезно посмотрел ребе в глаза. – С каких это пор, Авраам, ты гоям помогать решил?

Понял ребе, что оплошность совершил, но быстро сообразил, как из неловкого положения выбраться.

– Непростой это гой, – сказал. – Он у себя в Куяве большой вес имеет. А каганату сейчас не нужны распри с Киевом. Нам и печенегов с Византией хватает. Так что нам Куява, как союзник, очень даже пригодится. Тем более что гой золотом расплачиваться собирается.

– За рабыню золотом? – удивился Якоб.

– За жену, – поправил его Авраам.

Вновь задумался воин. Тишина повисла в горнице. А мне вдруг душно стало. Так душно, что захотелось ворот на рубахе рвануть да по роже этой сытой кулаком заехать. Но нельзя. Нужно чуркой безмозглой прикидываться, делать вид, что мне их разговор неинтересен вовсе, чтобы ненароком не спугнуть, чтобы торжище мирно прошло. Такое условие мне Авраам поставил, когда в этом деле помочь согласился. Вот и делаю вид, что ничегошеньки не понимаю, удивляюсь только – как в ковре ненавистном еще дыру взглядом не прожег. А сердце в груди ухает, кровь в висках стучит. Успокаиваю себя, из последних сил сдерживаюсь, только в левой руке у меня боль сильная. Может, я ее об Якоба отбил, когда он на Авраама кинулся, а может, вся моя душевная мука сейчас в руке собралась?