Похолодело у меня внутри, пальцы сами собой в кулаки сжались, от бессилия лишь зубы покрепче стиснул. Он не просто свой, он из древлян. Сородич мой. Даждьбога в час свой последний поминает. И хоть не знаю я по имени его, хоть лицо его мне не знакомо, но все одно чувство такое, будто брата моего единоутробного на казнь вражины вывели. А я сижу чурбаком нетесаным и поделать ничего не могу.
«Что же делать мне? Что делать?!» – мысль шилом ржавым мозги мне дырявит, от обиды и злости кровь вот-вот закипит…
– Смотри, хазарин, каких я рубак взращиваю, – показалось мне, что голос Кур-хана издалека доносится.
– Чу! Чу! – Воевода уже верхом сидит, коню под бока пятками бьет, саблю над головой крутит.
Скакнул конь вперед, потом поправился – иноходью пошел. А печенег заревел страшно:
– Хур-р-р! – над степью разнеслось.
– Хавушка моя любимая, – сказал спокойно обреченный, – ты меня еще немного подожди. Сейчас я… сейчас… к тебе…
Сверкнул клинок, а я не выдержал. Зажмурился, чтоб не видеть, как сородича моего убивают.
– Ай, молодец! – воскликнул хан, а вслед за ним остальные печенеги радостью изошли.
Мне на миг почудилось, что от этих криков небеса разверзнутся, что я сейчас оглохну, а голова моя на куски разорвется.
Пересилил себя.
Открыл глаза.
Тело, обезглавленное, на подпорках повисло, печенег коня осаживает, кто-то плясать пустился, а кто-то треух в небушко подбросил, поймал на лету и снова подбросил… Веселятся печенеги, ловкость воеводы своего нахваливают, а мне дурно от всего этого. Подкатился ком к горлу, еще чуть-чуть, и буза из меня наружу выливаться начнет.
– Ты видел? – пихает меня Куря в плечо. – Ты видел, как он лихо его? С одного удара башку снес! Ай, молодец!
Спешился воевода, к кургану нашему подошел. Гордость его переполняет, ишь, как подбородок задрал.
Протянул убийца саблю хану, но тот отмахнулся:
– Оставь себе, заслужил. Хороший клинок в хорошие руки отдаю…
– Пусть тебе и суженой твоей в Светлом Ирие тепло и светло будет, – тихонько прошептал я, за убитого сородича требу Богам вознося. – Пусть вас больше ничто не разлучит.
– Ты чего это там, хазарин?
– Да вот хотел узнать, – я заставил себя взглянуть на хана, – много ли у тебя таких воинов?
– Много, – кажется, еще немного, и печенег от самодовольства лопнет. – Каждый воин мой десятерых стоит.
– А пленников много ли?
– Было почти две тысячи, сейчас, правда, не больше тысячи осталось. Говорил же тебе: мор на них напал. Ничего, – ухмыльнулся Куря. – Если до Кы-рыма сотня доживет, уже я внакладе не останусь.
«Ох, парень, – подумал я, глядя на то, как тело казненного со стогня убирают, – занесло тебя так далеко от бора родового. В чужом краю любовь свою нашел, а жизнь потерял», – а вслух Кур-хану сказал: