Но Любава его успокоила:
– Что ж я, зря, что ли, жару нагоняла и все лето печь щепой топила? Просохло дерево, сам смотри, – и ложкой по стене вдарила.
Микула ухо к бревнышку приложил и разулыбался. Значит, в порядке все.
– Зиму как-нибудь на дичине перетерпим, – рассуждала Любава, – а по весне жито посеем, к осени будем с хлебушком. Так ведь, Добрынюшка? – а сама смеется.
Понимает, что не огнищанин я и за сохой ходить не приучен, а все одно подначивает.
– Так, Любавушка, – я ей в ответ настырно. – И хлебушек будет, и коровку заведем. Вот и будет тебе молочко.
А уже позже, когда мы в новой опочиваленке спать укладывались, спросила будто невзначай:
– А чего это ты, любый мой, к дружку своему Путяте ни разу за все это время не наведался?
– Так ведь некогда мне было, – ответил я и жену к себе потеснее прижал, – то дом ставили, то баню…
– Ну, баню-то мы ныне обновили, – хихикнула жена, – а как тебе опочивальня наша?
– Ишь ты, какая прыткая, – улыбнулся я и шеи ее губами коснулся. – Ну… иди ко мне…
На следующий день Любава обряд освящения нового жилища провела, знаки охоронные над дверью начертала, домовому медку под лавку в мисочку плеснула, печным за загнетку хлебных корочек насыпала, корогодный кощун затянула и под песню ритуальную березовым веником полы в доме вымела, а мусор и пыль под порогом закопала.
Микула, на все это глядя, расчувствовался:
– Вот так же и Берисавушка когда-то дом наш пригаживала… кажется, что все это лишь вчера было, а жены моей уже и нет…
– Теперь не кручиниться, а радоваться полагается, – урезонил его Людо. – Ты говорил, что у тебя бочонок с хмельным припрятан был? Так, может, достать его время пришло?
– И то верно, – согласился я. – Ну-ка, тестюшко, что там у тебя за меды пьяные?
Выпили мы, закусили, а Любава ко мне подсела да тихонько шепнула:
– Ты, Добрынюшка, сильно на мед не налегай. Тебе еще ноне с Путятой встречаться, а он, небось, тоже выпить предложит.
Взглянул я на жену удивленно:
– А с чего ты решила, что я к нему в гости собираюсь?
– Или я тебя первый день знаю? – щекой она к плечу моему прижалась. – Поснедаете вы сейчас, ты и поезжай, чтобы до темна успеть.
– А ежели дождь пойдет?
– Не пойдет, – уверенно сказала жена.
– Добрын, – окликнул Микула. – Чего вы там шепчетесь? Чару-то подставляй.
– Пропущу, – ответил я огнищанину и Любаву обнял: – Ты меня в дорогу собери. Не с пустыми же руками в Коростень отправляться.
11 июля 955 г.
Стучат топоры, бор окрестный тревожат, поднимается городок на старом пепелище. Трудятся мужики, стараются, словно хотят время вспять повернуть. Только время, что вода речная, – течет из вчера в завтра, и ничто его не в силах остановить.