Михайлов обвел взглядом хмурое и молчащее Политбюро – вопросов не последовало.
– Если нет, товарищи, то все свободны…
Расходились молча. Бельцин вышел первый, так и не с кем не попрощавшись. Выйдя из здания, он подошел к своему автомобилю, где его уже ждал начальник личной охраны Кожухов.
– Ну как, Владимир Николаевич? Все нормально? – спросил Кожухов, услужливо распахивая перед Бельциным дверцу.
– Нормально! "Свора товарищей!" – гадливо морщась буркнул в ответ Бельцин. Не скрывая своего упрямо прорывающегося раздражения, он уселся в машину. Кожухов сел следом на переднее сиденье. Пытаясь успокоить раздраженного шефа, он поспешил переключить его внимание на предстоящую поездку.
– Как полетим, Владимир Николаевич? Спецрейс будем заказывать? – поинтересовался он.
– Нет, полетим из Шереметьева! – мрачно ответил Бельцин. – Общим рейсом…
Кожухов понял, что Бельцин не хочет, чтобы его упрекали, что ради него гоняли правительственный самолет в Америку, – мол сам только на словах с привилегиями борется, а на деле отдельным самолетом летает, – еще припомнят, что и визит неофициальный, понесут по всем газетам…
"Вот страна!" – тоскливо подумал Кожухов. – "Президент России вынужден летать заграницу в общем салоне. Хорош же у нас после этого престиж будет в Америке!"
Яков Маген лежал на спине в теплой воде Мертвого моря и тяжёлая, маслянистая вода легко держала его расслабленное тело на поверхности. Неподалеку, покачиваясь на волнах, отдыхали Моше Лавин и двое американцев, с которыми Маген и Лавин сегодня закончили обсуждать совместный план работы в Советском Союзе. Маген специально приехал для этой встречи из Москвы и сейчас, глядя на раскинувшийся над ним шатер голубого неба, впервые почувствовал насколько он устал и насколько ему надоела вся эта Москва с её грязными улицами, оставляющая ощущение растормошённого муравейника с серыми, спешащими куда-то муравьями…
"Ну, вот я и снова на дома… – подумал Маген. – На своей земле!"
Он давно привык считать Израиль своей родиной, хотя переехали они сюда с матерью в сорок восьмом, когда ему уже было семь лет. От раннего детства остались у Магена смутные воспоминания страха, с которым он, кажется, появился на свет во время фашисткой оккупации в еврейском гетто во Львове. Почему они тогда выжили для него непонятно до сих пор – из гетто остались в живых единицы. Его отец был сапожником, а мать работала стоматологом в местной больнице – это наверное их и спасло, – многие их хорошо знали и помогали прятаться во время рейдов эссесовцев, которые угоняли евреев в концентрационные лагеря.