(Та шо дэ дуй! Она права!)
– Она, дескать, разговаривала с ней по телефону, и они даже встретились.
(Нар? Вэй шень ме? Где? Зачем?)
– Она не захотела мне сказать ни где, ни зачем.
(Мадэ! Черт!)
– Она также не захотела, чтобы я ее проводил.
(...)
– Она суетилась, как блоха на сковородке. Заверила меня, что ничем не рискует; самое большее, что ее огорчало, это два инспектора, приставленные для ее же охраны, которые могли увязаться за ней. «Но я от них уйду, Лусса, ты меня знаешь!» У нее сверкали глаза, как в прежние времена подполья.
(Хоу лай! Дальше!)
– Я тебе уже рассказывал, как она отличилась во время Сопротивления?
(Хоу лай! Хоу лай!)
– Подпольные бумажные фабрики, подпольные печатни, подпольные сети распространения, книжные магазины, книги, газеты – она выпускала все, что запрещали фрицы.
(...)
– Двадцать пятого августа сорок четвертого, в день освобождения Парижа, сам Шарль сказал ей: «Мадам, вы гордость французского издательского дела»...
(...)
– И знаешь, что она ответила?
(...)
– Она спросила: «Что вы сейчас читаете?»
(...)
– ...
(...)
– ...
(...)
– Скажу тебе одну вещь: Изабель... Изабель это дух времени, превратившийся в книги... волшебное превращение... философский камень...
(...)
– Это и называется: издатель, дурачок, настоящий издатель! Изабель – это Издатель с большой буквы.
– Поэтому-то я и не хочу, чтобы твоя Жюли ее доставала.
(БУШИ ЖЮЛИ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! Как еще тебе это вдолбить, Лусса! Это не Жюли! Это высокий блондин, бывший заключенный Сент-Ивера, это настоящий Ж. Л. В., КЭКАОДЭ Ж. Л. В., ЧТОБ ТЕБЯ!.. Съехавший бумагомаратель, сплошняком заполнявший свои листы, не оставляя живого места, сумасшедший убийца, который хочет все свалить на Жюли! Чего ты торчишь здесь, вспоминая былые времена? Зови полицию, Лусса: Цзинь ча цзюй! ПОЛИЦИЮ!)