Поколебавшись, Адамберг достал из куртки блокнот. Согрев руки, он тщательно перерисовал проклятую рыбину, обитающую между раем и адом. Он думал подольше побыть в лесу, но озеро Пинк заставило его заторопиться назад. Он повсюду натыкался на мертвого судью, соприкасался с опасными водами Нептуна, со следами его проклятого трезубца. Как поступил бы на его месте Лалиберте? Рассмеялся и отшвырнул бы дурные мысли ударом большой лапищи, голосуя за педантичность, педантичность и еще раз педантичность. Или схватил бы мертвой хваткой жертву?
Удаляясь от озера, Адамберг чувствовал, что роли переменились и теперь жертва охотится за ним, готовая вонзить в него зубы. Колючки, когти, лезвия. Пожалуй, Данглар был прав, говоря о его навязчивой идее.
Адамберг медленно вернулся к машине. Его часы (он выставил на обоих местное время, сохранив разницу в пять минут) показывали 16.12. Комиссар рулил по пустым дорогам, ища успокоения в однообразии лесов, но вскоре его потянуло к цивилизации. Он притормозил на подъезде к своей гостинице, но потом медленно набрал скорость, выехал из Халла и направился к Монреалю.
Происходило именно то, чего он не хотел делать. Он повторял себе это на протяжении двухсот километров, но машина мчалась сама по себе, как радиоуправляемая модель, со скоростью 90 километров в час, следуя за фарами ехавшего впереди пикапа.
Если машина знала, что катит в Монреаль, то Адамберг прекрасно помнил все, что сообщалось в зеленой программке, и время, и место. Можно, конечно, пойти в кино или в театр. Почему бы и нет. Тогда придется сменить машину, бросить эту чертову тачку и найти другую, которая не потащит его ни на озеро Пинк, ни на концерт Монреальского квинтета. В двадцать два часа тридцать шесть с половиной минут, сразу после антракта, он проскользнул в церковь и сел на переднюю скамью, спрятавшись за белой колонной.
Музыка Вивальди обволакивала, вызывая к жизни смутные образы. Вид играющей на альте Камиллы потряс Адамберга гораздо сильнее, чем он того хотел, но это был всего лишь час украденного счастья, пережитое исподтишка чувство, что ни к чему его не обязывало. Адамберг был полицейским до мозга костей и музыку воспринимал как тайну: она то взывала о помощи, то бурно ликовала, ставя вопросы и находя ответы.
В один из моментов, когда поющие струны сообщили залу, что «выход» из безнадежной ситуации вот-вот будет найден, мысли Адамберга перескочили на поспешный отъезд Трезубца из усадьбы «Schloss». Комиссар размышлял, наблюдая за смычком Камиллы. Судья всегда бежал от него, это было единственное жалкое преимущество, которого он добился. Он приехал в Шильтигем в среду, а на следующий день Трабельман спустил на него всех собак. За это время новость о его прибытии распространилась, и в пятницу о ней сообщили местные газеты. В тот же день Максим Леклерк выставил дом на продажу и освободил его. Если Адамберг прав, поединок продолжается, он снова гонится за покойником, но тот об этом знает, а значит, преимущества больше нет, потому что призрак не утратил власть и может в любой момент перекрыть ему кислород. Предупрежден – значит, вооружен. А тот, за кем он гонится, трижды вооружен. После возвращения в Париж придется менять стратегию, чтобы псы Фюльжанса не порвали ему ноги в куски. «Беги, молодой человек. Считаю до четырех». Беги, Адамберг, беги.