Федор Филиппович не дрогнул и перешел от сухих фактов к изложению сути дела.
Примерно на середине его речи брови начальства опять неудержимо поползли вверх, поднимаясь над мощной роговой оправой очков, как две черные грозовые тучи над горизонтом. Но Федор Филиппович выдержал град язвительных вопросов и продолжал твердо и последовательно излагать дело. Он выложил на стол номер "Московской сплетницы" со злополучной заметкой, рассказал, откуда у журналиста такая информация, закончил же таинственным происшествием с господином Зиминым-Ульяновым. О графологической экспертизе и судьбе Льва Валерьяновича Григоровича также было упомянуто, и это, похоже, было единственным, что помешало начальству сию же минуту упечь Федора Филипповича в психоневрологический диспансер. Григорович был человеком известным и уважаемым, его мнение по профессиональным вопросам никто и никогда не отваживался оспаривать, и даже устная ссылка на Григоровича обыкновенно служила завершением любой специальной дискуссии.
Поэтому просто отфутболить Федора Филипповича вместе со всеми его трупами и домыслами у начальства не получилось. Кряхтя и разминая ладонью могучий загривок, оно, начальство, признало, что проблема, похоже, существует. "Даже если никакого захоронения на самом деле нет, – сказало начальство, – кто-то, похоже, всерьез уверен в его существовании и действует, исходя из этой предпосылки, – действует, прямо скажем, так, словно над ним нет ни Бога, ни закона, ни Федеральной службы безопасности. Да и политический аспект... нежелательные слухи... нагнетание напряженности... сложная внутриполитическая обстановка..."
Генерал Потапчук согласно кивал головой, прямо как фарфоровый китайский болванчик, думая о том, что самая легкая часть дела уже позади: убедить начальство в необходимости расследования ему удалось. Вторая часть задуманной им операции обещала быть посложнее: вместе с неустановленным преступником генералу Потапчуку предстояло покуситься на святое – не на имя вождя, а на его тело, получившее усилиями ученых видимость бессмертия.
Он изложил свои соображения о дальнейшем ходе расследования, а затем исподволь подобрался к главному: а нельзя ли ему, генералу Потапчуку, с санкции руководства, но при этом потихонечку, негласно кое-что предпринять? И дальше пошло сложнее.
"Это еще зачем? – такой примерно реакции и ожидал Федор Филиппович. – Ты что, хочешь сказать, что веришь в эти бредни? Может, ты хочешь, чтобы и я в них поверил? На посмешище меня выставляешь? Небось уже в психушке договорился, чтобы наши койки рядом поставили?"