– архаичный язык неразделенной любви. Этот язык раздражал меня, потому что делал несчастных влюбленных – теперь я это видела – чуть-чуть смешными, похожими на бедную унылую мисс Вивисекцию. Мягкими, вялыми, распухшими от слез – неприятными, точно утонувшая булочка. К ним не хотелось прикасаться.
Детство казалось очень далеким – другая жизнь, поблекшая и сладостно-горькая, точно сухой цветок. Сожалела ли я об утрате, хотела ли его вернуть? Не думаю.
Лора не сидела дома. Бродила по городу, как бродили мы в прежнее время. Лора носила мое прошлогоднее полотняное желтое платье и подходящую шляпку, и когда я смотрела на Лору со спины, у меня появлялось странное чувство, будто я вижу себя.
Уинифред не скрывала, что умирает от скуки. Каждый день она ходила купаться на небольшой частный пляж у эллинга, но никогда не уплывала далеко – обычно плескалась у берега, не снимая красной шляпы внушительных размеров. Она звала меня и Лору присоединиться к ней, но мы отказывались. Мы обе плохо плавали, а кроме того, помнили, что именно местные жители раньше кидали в реку – и наверняка кидают до сих пор. Когда Уинифред не купалась и не загорала, она слонялась по дому, делая разные пометки и наброски, составляя перечень того, что необходимо переделать: наклеить новые обои в вестибюле, заменить прогнившие доски под лестницей. Или дремала у себя в комнате. Похоже, Авалон высасывал из неё энергию. Утешительно было думать, что такое возможно.
Ричард много говорил по телефону, а иногда на целый день уезжал в Торонто. Остальное время он наблюдал, как ремонтируют яхту. Заявил, что не уедет, пока её не спустят на воду.
Каждое утро ему приносили газеты.
– В Испании гражданская война, – сказал Ричард как-то за обедом. – Что ж, это можно было предвидеть.
– Неприятно! – отозвалась Уинифред.
– Не для нас, – утешил Ричард. – Если, конечно, мы не вмешаемся. Пусть коммунисты и наци убивают друг друга – скоро они столкнутся лбами.
Лора отказалась обедать. Ушла на причал с чашкой кофе. Она туда часто уходила, и я нервничала. Лора лежала на досках, свесив руку в реку, и вглядывалась в воду, будто что-то уронила и теперь высматривала на дне. Но вода слишком темна – много не увидишь. Только изредка стайки мелкой рыбешки мелькали, словно пальцы карманника.
– Все-таки лучше без этого, – упорствовала Уинифред. – Очень неприятно.
– На войне можно недурно заработать, – сказал Ричард. – Может, это нас взбодрит, и Депрессии конец. Я знаю дельцов, которые на это рассчитывают. Кое-кто собирается положить в карман большие деньги.