– Ну хорошо, а почему вы мне выложили всю подноготную в двадцать четыре часа? Я ведь не очень-то и просил... – Он уже знал, почему, но было любопытно, как Давид это сформулирует.
– Я год не был на улице Джардини, с тех пор... – Он упорно смотрел в пол. – А сегодня утром вы привезли меня туда и остановили машину почти на том же месте... а потом, на кладбище, рассказали мне о своем отце, и я увидел все эти могилы...
Совершенно верно: сам того не подозревая, он сегодня утром поставил Аузери-младшего в условия, способствующие снятию комплекса, а сейчас он уже сознательно внушает ему страх перед сумасшествием, чтобы снять другой, еще более опасный комплекс – комплекс вины. Вон как бедный великан работы Микеланджело из кожи лезет, доказывая, что он не умалишенный: гораздо тяжелее сознавать себя умалишенным, чем виновным в убийстве. Правда, работенка не из приятных: реклама лекарственных препаратов, может быть, не так высоко оплачивается, зато не вызывает и стольких отрицательных эмоций.
– Мне было тошно видеть платок и ту штуку, которую она выронила в машине, – продолжал Давид, – все время хотелось их выбросить, но что-то удерживало... я то и дело вытаскивал их и вспоминал, как она вытирала слезы, а я вместо того, чтобы помочь, выгнал ее из машины...
Жалкое зрелище: такой болезненно сентиментальный гигант, но хоть вышел из своего бункера – и то слава Богу...
– А ну-ка, покажите мне эту штуку. Где она?
Раз уж открыл ему душу, пусть вывернет ее наизнанку, пора мальчишке освободиться от всего этого. Но Давид вдруг заупрямился, пришлось настоять.
Платок и «штука» были спрятаны в его красивом чемодане, в потайном кармашке на «молнии».
– Я хотел их выбросить, чтоб не видеть больше, но мне было страшно даже подумать о том, куда я могу их выбросить.
Ну да, конечно, болезненная психология воспоминаний. Вот они, на стеклянной столешнице, – пресловутый платочек, которым «убитая им» девушка вытирала слезы перед смертью, и маленький предмет, похожий на телефонную трубку для куклы: два колесика, соединенные с одной стороны металлическим стерженьком, длиной сантиметра три, не больше. На платок он и не взглянул, а трубочку, наоборот, положил на ладонь и принялся внимательно рассматривать. От холодной насмешливости в голосе не осталось и следа.
– Эта штука выпала у нее из сумочки?
– Да.
– Вы знаете, что это такое?
– Нет, я подумал, может, какая-нибудь косметическая принадлежность – пробные духи или...
– Вы не пытались ее открыть?
– Мне и в голову не пришло, что она открывается.
– Ну как же так, ведь пробные духи должны открываться?