– Не бойся. Последний год я стал равнодушен к женскому полу.
– Не в силах в это поверить, mon vieux. Жду тебя к одиннадцати, – сказал Антуан и повесил трубку.
Майкл посмотрел на дождь и вспомнил вечера, когда он сидел с Трейси в затемненном баре. Они слушали игру Антуана, напоминавшего большую черную птицу с печальными темно-карими глазами; обычно, когда он не пел, с нижней губы свисала сигарета. По просьбе Трейси Антуан частенько исполнял ее любимую песню «C'est triste, Venise»[5].
В Нью-Йорке ничуть не веселей, подумал Майкл, глядя на дождь. Двое мужчин, вспомнил он. «Ты моложе их и привлекательнее».
Он допоздна засиделся в конторе, поужинал и к одиннадцати часам отправился в «Золотой обруч». В зале было немноголюдно; он сел у стойки, взял виски и стал прислушиваться к беседе пары, устроившейся по соседству. Толстяк лет пятидесяти рассказывал полноватой блондинке о своих прошлых любовных похождениях, полагая, что тем самым подготавливает почву для новой победы. При появлении Майкла Антуан махнул другу рукой, не переставая играть. Трейси в ресторане не было. Вряд ли она появится здесь сегодня, сказал себе Майкл, раз она была в «Золотом обруче» вчера. Но он все равно невольно всматривался в полумрак, ища ее лицо. Похоже, та дама, которая заставила Антуана забыть о всех его прежних увлечениях, тоже отсутствовала.
Француз играл, как всегда, великолепно, не искажая мелодию своей тонкой, искусной импровизацией. Какое удовлетворение, подумал Майкл, приносит умение делать что-либо так мастерски и дарить этим радость людям. Он вспомнил тоскливые часы собственных музыкальных экзерсисов и усмехнулся сквозь годы тому несчастному ребенку, который с ненавистью барабанил по клавишам.
Антуан закончил свою версию темы из «Жала» замысловатым пассажем, подошел к стойке и обнял Майкла.
– Enfin[6], – сказал он.
Отступив на шаг, француз изучающе уставился на Майкла.
– Дай-ка я посмотрю, как ты выглядишь, – произнес Антуан. – Да, годы бегут. Ты не заботишься о себе.
– А что стряслось с тобой?
По левой щеке Антуана от уха до рта тянулся длинный шрам.
– А, это… – Антуан коснулся шрама. – Память о Париже. Одна дама…
– Не говори мне, что ты встречаешься теперь с дамами, которые носят в сумочке опасную бритву.
– Это не дама, – пояснил Антуан. – Ее ухажер. Месье из Марселя, известный в milieux[7] бешеным нравом. Когда он выхватил нож, я его еще плохо знал. – Он пожал плечами. – Ничего страшного. Это меня, возможно, чуть портит, но я никогда не был красавцем.
Придвинув табуретку к Майклу, Антуан сел и заказал перье. Во время работы он воздерживался от крепких напитков.