Тогда, на кухне, я сразу понял, что в этот вечер надо постараться взять все. Я не должен уходить от разговора, раз я уже узнал, что по крайней мере Слава мне не враг, мы уже почти работаем вместе, мы уже почти союзники против Маши. Разговор с дочерью надо вести при нем, как при арбитре. Аргументы мы найдем, тем более что аргументы продуманы заранее, как у домашнего вора, который, заходя в комнату, где под бельем, на полке в шкафу, лежат деньги или золотые побрякушки, еще не открывая дверцу этого шкафа, на всякий случай уже знает, ч т о он скажет, если кто-нибудь войдет, как объяснит, почему оказался здесь в неурочное время и что якобы ему надо в этом шкафу. Аргументы известны. Психологический настрой разговора? Откровенное, почти семейное выяснение отношений. При своих, спокойно, искренне, уважительно. Обнаженная, наглая правота. Ну что ж, вывози еще раз своего баловня, судьба!
– Ты, Маша, все время подчеркиваешь, к а к я работаю. В твоих словах подтекст о какой-то моей постыдной тайне. Я готов с тобою поговорить.
На минуточку я как бы забываю о Славе и Сусанне. Мы по-прежнему сидим вчетвером вокруг кухонного стола, накрытого чистой, но заношенной клеенкой, но гляжу я только на дочь. Я не обращаюсь взглядом за помощью к окружающим. У меня наболело, и я говорю отечески, с той степенью взволнованной искренности, которая подразумевает, что говорящий в пылу доказательств может проговориться. Плоховато меня знают, если так думают! Это похоже на крик в кабинете: я спокоен, как лунная поверхность до эры спутников, расчетлив, как белый медведь, выжидающий у лунки нерпу, чтобы ударом перебить ей хребет. Ну что, Маша и Слава, ушки у вас на макушке? Внове вы услышите лишь то, о чем раньше шушукались. И вам не о чем будет больше шушукаться. Вот она, сила гласности: проступок становится поступком, когда о нем не таясь, как об осознанной необходимости, говорят при всех вслух.
– Слава – человек деликатный, – продолжаю я, все так же пристально вглядываясь в лицо дочери. Глаза она не поднимает. Рассматривает и вертит на пальце дешевое серебрянное колечко с бирюзой, которое ей досталось от матери. – И Слава, дорогая дочь, после твоего бестактного замечания «как я работаю», постарался увести разговор в сторону, но я хотел бы сейчас вернуться к нему. Мы сидим здесь все люди близкие, почти семья. И я готов, Маша, для всех, во всеуслашанье, не только для тебя, расшифровать твои прозрачные намеки. Я очень жалею, дочь, что мы с тобою на эту тему не договорили раньше. Ты воспользовалась своим правом члена семьи и поступила не совсем этично, вторгшись в мое личное. Для Славы и Сусанны я поясню: ты подобрала ключи и вошла в мой кабинет в мастерской. Ты, Машенька, не лишена пространственного мышления, поэтому, видимо, давно уже поняла, что между мастерской и кабинетом выгорожена еще небольшая темная комнатка. Ну, и что ты там нашла? Орудия пыток? Робота, который пишет за меня картины? Артель моих тайных помощников? Что?