— Да какое там дельце, — проговорил я, чуть раскачиваясь и прислушиваясь к приятному гудению в голове. — Битвы и не было. Утром — в строй, и ждешь. И вот у горизонта пыль до неба, и облаком катит тебе в глаза. Показываются из пыли всадники, с визгом пускают стрелы, крутят кривыми клинками. Всматриваешься в пыль. И видишь, что вроде они исчезли. Только разведчики их так и носятся прямо по нашим рядам, да еще в наших мундирах, — добавил я не без удовольствия. — И так стоишь до заката. Битвы нет. А стрелы летят, люди падают. Где противник, сколько его — непонятно, авось генералы знают. Да только вряд ли. И вот на второй день становишься в строй — и снова тучи пыли, снова ветер в глаза, и снова ничего. Ноги гудят. Глаза нечем промыть. А битвы нет. И третий день. И четвертый. А на пятый в просветах между пылью видишь, что конница карлуков, которая была слева, куда-то делась. И там пустота. Но это еще бывает, а вот когда видишь эту же конницу на возвышении и совсем с другой стороны, лицом к тебе — вот тут становится нехорошо. Дальше снова пыль, конница карлуков вроде бы качнулась вперед, к нам, ряды наши начинают двигаться, двигаться, и все бегут, и все быстрее — вот когда самое веселое и начинается. Кошмар. Но… я как-то вот живу…
Ветераны на ковре вокруг меня шумно вздыхали и понимающе кивали, а я, полуприкрыв глаза, улыбался сам себе.
Если бы командующий имперской армией Гао Сяньчжи знал, что его тридцатипятитысячному войску противостоят всего-то тысяч шесть-семь «черных халатов», наскоро собранных новым наместником Согда… Грозная армия из Дамаска, последняя и несбывшаяся надежда свергнутого дома Омейядов, к этому моменту была уже полностью деморализована, офицеры ее оттеснены с придворных и армейских постов. А на что годится новая армия, верна ли она ему — новый халиф еще не знал, как не знал, сколько продержится его власть.
Тем выше оценил новый халиф полученный от нас подарок — одиннадцать тысяч пеших и конных самаркандцев. И моих разведчиков. Но даже и этого было бы недостаточно для того, чтобы победить.
Победу наместнику халифа принесла конница карлуков, первые четыре дня битвы недвижимо стоявшая на поле боя на стороне империи.
Карлукский ябгу сначала смотрел на меня краем глаза — подумаешь, имперский офицер-посыльный от его союзника Гао, в пыльном красном мундире. Может и подождать. А я молча рассматривал его шелковистые волосы, веером лежавшие на плечах, и редкий тохаристанский шелк его тяжелого халата.
А потом сделал то, чего ни один природный ханец не допустил бы, — для человека из народа хань оказаться с непокрытой головой было верхом непристойности.