Долго шли гудки, потом трубку с грохотом сняли. Молодой мужской голос ответил на швейцарском немецком, в котором Ганс-Улоф почти не находил сходства с тем немецким, что он учил в школе:
— Лаборатория «Рютлифарм», отделение С, меня зовут Бернд Хагеманн, чем я могу быть вам полезен?
Голос председателя комитета. Его английский не уступал языку диктора Би-би-си.
— Добрый день, меня зовут Ингмар Тунель. Я хотел бы поговорить с госпожой Эрнандес Круз.
— Минутку, я соединяю, — ответил мужчина, тоже перейдя на английский, но опять же в швейцарском варианте. Прозвучали несколько синтетических тактов фортепьянного концерта, и снова послышался его голос: — Мне очень жаль, но у госпожи профессора сейчас совещание. Ей что-нибудь передать или вы перезвоните?
Это всё же вызвало в зале оживление и смех. Самообладание Тунеля было непоколебимо.
— Я думаю, — сказал он с царственным спокойствием, — всё-таки будет уместно, если вы соедините меня с ней.
— Но это очень важное совещание, — настаивал молодой человек.
— Охотно верю, — произнёс Тунель. Те, кто его хорошо знал, могли расслышать в его интонациях, насколько эта ситуация его развлекает. — Но это тоже очень важный звонок.
— Хм-м, — колебался швейцарец. — И что я ей должен сказать?
— Скажите ей, что это Стокгольм.
— Стокгольм. — Было слышно, как шуршат бумаги. Видимо, мужчина лихорадочно просматривал какие-то списки. — И, эм-м, кто именно из Стокгольма?
— Нобелевский комитет, — с наслаждением произнёс Тунель.
Молодой человек поперхнулся, стал хватать ртом воздух, потом снова включился фортепьянный концерт и играл довольно долго, прежде чем оборваться.
— Эрнандес Круз. — Низкий женский голос, излучавший спокойствие, в которое трудно было поверить. Ганс-Улоф, только сейчас осознав, в каком напряжении он был всё это время, почувствовал, как плечи его разом обмякли от одного только звучания этого голоса. Лица вокруг него разгладились, сжатые рты расслабились в улыбке.
— Добрый день, госпожа профессор Эрнандес Круз, — прозвучал голос председателя. — Меня зовут Ингмар Тунель. Я председатель Нобелевского комитета в Каролинском институте и имею удовольствие сообщить, что вам присуждена в этом году Нобелевская премия по медицине. Вам нераздельно, — добавил он.
Одно бесконечное мгновение стояла тишина. Потом женщина произнесла лишь:
— О! — Это было необычайно скромное восклицание, которое, однако, выражало целую палитру чувств: радость, ошеломление, удовлетворение, весёлость, даже что-то вроде печали. — Как хорошо, — продолжила она через некоторое время. — Я должна сказать, эта неожиданность застала меня врасплох.