– После этих процедур ты перестанешь быть злой, нервной и научишься быть спокойной и счастливой.
– Я и говорю: дебилкой.
Электрофорез оказался процедурой не больной. В холле Маруся увидела актрису.
– Привет! – сказала Маруся и, пододвинув кресло, уселась в него прямо с ногами.
– Привет! А ты вообще не пользуешься макияжем?
– Макияжем? – удивилась Маруся. – Да у меня и косметики нет.
Актриса наморщилась, как будто услышала что-то неприятное. Махнула головой, словно не соглашалась с чем-то совершенно очевидным.
– Как вы вообще-то? – спросила Маруся участливо.
Появилась медсестра и взяла актрису за руку.
– Пойдем, голубушка, полежишь, отдохнешь, – сказала медсестра, и актриса послушно встала.
Актриса, словно прислушиваясь к чему-то, неожиданно громко произнесла:
– Ничего подобного! У меня очень и очень красивая походка.
– Красивая, красивая, – запричитала медсестра, – не слушай ты их. Откуда им знать? Их на самом-то деле и нет!
Когда медсестра (как и все здесь медсестры: немного полные, немного старые и очень добрые) плотно прикрыла за собой дверь, Маруся уже ждала ее.
– А что с ней? – Она кивнула на комнату за закрытой дверью.
– Голоса замучили. Бедная. – Медсестра посмотрела на Марусю и нахмурилась. – Все вы здесь страдалицы.
Она махнула рукой и пошла на свой пост дежурной. Там, на стойке, ее ждала неоконченная партия в электронные шахматы.
Маруся отправилась за ней.
– А что надо делать, чтобы тебя отсюда выпустили? – заискивающе глядя старушке в глаза, поинтересовалась Маруся.
Медсестра сделала ход конем.
– В шахматы вот хорошо играть, – сказала она, – очень, знаешь, мозг тренирует.
– Спасибо, – сказала Маруся и с трудом удержалась от того, чтобы не плюнуть на пол. Быть снова закрытой в надзорной палате ей не хотелось.
– А можно мне к актрисе в гости пойти? – спросила Маруся.
– Конечно, можно. Кто же тебе здесь что запретить может? – удивилась медсестра. – Иди, только дверь не закрывай.
Актриса лежала в постели и смотрела в потолок.
Оглядываясь в открытую дверь на медсестру, стойка которой находилась как раз напротив, Маруся села на диванчик рядом с кроватью актрисы.
– Плохо? – спросила Маруся. Хоть все эти капельницы и электрофорезы и действовали успокаивающе, при взгляде на актрису Марусе хотелось плакать.
Актриса молчала.
– Простите меня, – прошептала Маруся, почему-то стараясь, чтобы медсестра не услышала.
– Плохо, – произнесла актриса одними губами.
– Они говорят что-нибудь ужасное?
Актриса посмотрела на нее, и в глазах у нее были огромные, как будто из мультика, слезы.
– Все, что я делаю. Им не нравится все, что я делаю, – сказала актриса, как и раньше, несколько театрализованно.