– Ах, оставьте вы, – раздраженно отмахнулся тот, – теория одно, а практика совсем другое, вам ли мне объяснять, наверное, не так просто дослужились до генеральских погон.
– Да, непросто… – задумчиво ответил Камалов, чем совсем сбил с толку собеседника. – А впрочем, – продолжал прокурор после затянувшейся паузы, – мне кажется, Первый одобрил мой поступок, он, видимо, знает, какой вред может нанести Арипов, оставаясь на свободе. К тому же, помните, он сказал, что ЦК не будет вмешиваться в дела правовых органов, отчего же вы расстраиваетесь? Ведь это вполне в нашей с вами компетенции, я вам такие документы покажу, что у вас пройдут все сомнения и тревоги по поводу моей самодеятельности. – Последними фразами Камалов открыто блефовал, делая из себя этакого наивного служаку.
Шеф долго и откровенно хохотал, он действительно поверил в сказанное Камаловым.
– Да, не ожидал я от вас подобной наивности, а впрочем, понятно, Москва одно, Восток другое. Вы что, на самом деле поверили, что Первый в восторге от вашей акции?
– А как же, он вообще никак всерьез не прореагировал, помните он сказал, – «арестовали так арестовали», станет он вмешиваться в дела какого-то директора совхоза, – гнул свое прокурор.
– А где сейчас находится Арипов? – вдруг резко повернув тему, спросил он, видимо, у него возник какой-то план, круто меняющий ситуацию.
Камалов посмотрел на часы и сказал:
– Сейчас, я думаю, он уже подлетает к Москве, а через два часа будет в следственном изоляторе КГБ…
Тут выдержка окончательно подвела Акрамходжаева, он заметно побледнел, и вся важность, с которой он всегда держался, вмиг слетела с него, видимо, у него подкосились ноги, и он вяло плюхнулся в кресло и устало закончил:
– С вами не соскучишься, дали бы хоть Первому переговорить с ним, а впрочем, вы правы, зачем ему такая встреча. – Потом, совладав с собой вновь, встал из-за стола и сказал, пытаясь казаться искренним: – Извините меня, у нас такие решительные поступки случаются редко, и я не оказался готовым воспринимать их без эмоций, извините за несдержанность. Я поздравляю вас, ибо знаю, как вы рисковали, беря на себя такую ответственность. – И он протянул руку, считая инцидент исчерпанным.
После того как Камалов поставил в известность ЦК о том, что он арестовал хана Акмаля, в течение часа произошло два разных события, определивших на будущее отношения прокурора республики и его шефа из ЦК, Акрамходжаева. Хуршида Азизовича обескуражило отношение Первого к сообщению. Какой тактический расчет строился за внешним равнодушием? А может, равнодушие оттого, что Первый еще не знал, что ханом Акмалем занимается Москва и КГБ, на которых при всех связях сложно оказывать давление, и никакие миллионы отступного в данном случае уже роли не играют? Возможно, сейчас, после нового доклада, что Арипов уже подлетает к Москве, реакция у хозяина республики иная? Волновало его другое. Отчего такое негативное отношение к аресту Арипова у заведующего Отделом административных органов ЦК? Разве он не понимает, какая угроза исходила от хана Акмаля, пока он находился на свободе? Почему он так близко принял арест директора агропромышленного объединения? Что кроется за его первой реакцией – раздражительностью и почти с обморочной бледностью? Почему он огорчился, узнав, что аксайского Креза переправили в Москву? Что дала бы встреча Первого с арестованным ханом Акмалем, о котором он случайно обмолвился? Ни на один из этих вопросов не находилось сколь-нибудь вразумительного ответа – все не стыковалось ни с его должностью, ни с его юридическим мировоззрением, получившим столь широкую огласку в крае.