– Но наука, – возразила Моника, – сделала в этом направлении уже достаточно много. Мы уже знаем про гены и хромосомы, умеем определять пол ребенка еще до рождения и вытаскивать человека из клинической смерти. Человек уже знает так много.
– Вам надо для себя уяснить, во что вы на самом деле верите. В Бога или в науку. Я просто утверждаю, что если Бог есть, то, как бы далеко ни продвинулась наша наука, его тайны останутся непостижимы. А если мы узнаем все тайны, то это и будет означать, что Бога нет.
Приемные экзамены уже начались, и абитуриенты толпились под пыльными тополями в садике за институтом. Они все были уже признанные таланты. Они были признаны авторитетной комиссией, пропустившей их через творческий конкурс. Теперь дело оставалось за малым: доказать, что они кое-что помнят из пройденного ими в школе курса наук для простых смертных. Причем в данном случае действует закон обратной пропорции: чем больше талант, тем меньше он должен помнить.
В садике была обычная экзаменационная толкотня. Кто-то со страхом входил туда, где шли экзамены, кто-то с облегчением или в отчаянии выскакивал. Спрашивали, какие кому достались билеты.
Самоуверенный молодой и прыщавый блондин читал двум ровесникам свои шуточные стихи фривольного содержания. Наш провинциал приблизился и послушал: «Она, конечно, не девица. Но мне ведь с ней не под венец. А коли так, она сгодится… – Блондин выдержал многоточие, оглядел своих слушателей и победоносно завершил: – сгодится на худой конец».
Сам блондин шутке своей засмеялся. Улыбнулись те двое. И наш никем не уполномоченный провинциал тоже за компанию радостно подхихикнул. Чем обратил на себя внимание блондина. Тот повернулся и, оглядев провинциала с головы до ног, спросил:
– Ты кто такой?
– В каком смысле?
– В прямом. Поэт? Прозаик? Критик? Назвать себя поэтом приезжий не осмелился и сказал скромно:
– Пишу стихи.
– Ну, почитай! – приказал блондин.
Смущенный оказываемым ему вниманием, провинциал засуетился, развернул тетрадку. Конечно, он помнил свои стихи и так, но боялся сбиться. Нашел то, которое нравилось Свете:
Остывает земля.
Тени темные стелятся медленно.
И внизу корабли
опускают за борт якоря…
Он читал, уткнувши глаза в тетрадку, а когда от нее отлепился, никого перед собой не увидел. Впрочем, блондина он тут же отыскал в нескольких шагах от себя. Тот, прижав к дереву нового слушателя и хихикая, читал ему про худой конец.
Секретаря Фокину приезжий нашел на втором этаже.
– Ах, это вы, – захлопотала она, – как же, как же. Ваша телеграмма… Как это у вас там? «Не очень обрадован вашим ответом…»