— Я понимаю вас очень хорошо, господин доктор. Но… почему вы считаете, что это так опасно? Им уже передавали — хлеб, например…
— Хлеб! Это совершенно другое дело. Сунуть пленному кусок хлеба можно ведь просто из жалости, повинуясь внезапному чувству сострадания. Любой охранник посмотрит на это сквозь пальцы, если только он не какой-нибудь совершенно уж озверевший фанатик. А передача лекарств предполагает наличие некоей организации, сговора; вот этого власти боятся больше всего, и вот почему они так строго за этим следят. Поэтому взвесь все очень тщательно, Людхен. Я хочу, чтобы ты полностью представляла себе, насколько опасно то, что намерена сделать.
— Я понимаю, — медленно повторила Людмила. — Но ведь все равно надо…
Надо, потому что никто другой этого не сделает. Ей подумалось вдруг, что она и сама не сумеет сейчас ответить на вопрос: найдись вдруг этот «другой», освободи ее от необходимости рисковать, — испытала бы она облегчение, радость? С одной стороны — да, конечно, кому же охота подвергать себя такой опасности, а риск, вероятно, и в самом деле нешуточный, доктор прав, она еще полчаса назад не представляла себе, насколько это опасно. И в то же время то, что она впервые ощутила там, в телефонной кабине, прочитав список, — это сознание своей полезности, способности кому-то помочь, — неужели от этого можно отказаться вот так, самой, добровольно…
— И потом, — сказала она, пытаясь улыбнуться, — к чему предполагать обязательно худшее? До сих пор никто еще ни разу не заметил, что они что-то передают.
— Будем надеяться! — Фетшер развел руками. — Когда ты хочешь забрать медикаменты?
— Может быть, кое-что вы могли бы дать мне уже сегодня?
— Я могу дать тебе все — кроме, как уже сказал, перманганата. Но не много, большого запаса я у себя не держу. Скажем, по пять упаковок — для начала. Если сойдет благополучно, позже мы сможем повторить операцию, а пока ограничимся этим. Сейчас принесу, можешь пока полистать свежий «Сигнал» — там репортаж из-под Орла… Кстати! Послушай только, что они теперь пишут, — вернувшись уже от дверей, он взял журнал и раскрыл его, отыскивая нужное место. — Вот, пожалуйста: «…таким образом, лишь теперь… мы можем во всем объеме оценить стратегический замысел этой операции. Между Орлом и Белгородом развернулась величайшая в истории войн битва на истощение, в ходе которой гибнут последние людские и технические ресурсы Красной Армии. Неслыханные потери противника, теряющего по 300-350 танков за сутки боев, не смогут быть восполнены никакой „помощью“ из-за океана, особенно если учесть катастрофическое состояние советской военной промышленности, дезорганизованной вынужденным перемещением за Урал, безуспешно пытающейся возместить рабским трудом женщин и малолетних детей острейшую нехватку квалифицированных кадров…» — ну, и так далее в том же духе. Идиоты! — можно подумать, у нас нет нехватки кадров. Но ты улавливаешь, как они теперь все это повернули? Месяц назад Фриче пророчествовал, что русская оборона рухнет как карточный домик. А теперь, когда этого не случилось, оказывается, что дело вовсе не в том, продвинулись мы или не продвинулись, а в потерях противника… На, почитай, я сейчас принесу.