— Наверняка вы произвели переворот в военном деле, и ваш прием нападения на отвлекшегося по нужде неприятеля должен быть взят на вооружение вместе с новейшим огнестрельным снарядом, — с преувеличенным пафосом вновь шутливо произнесла Анюта, к месту вспомнив фразу, прочитанную в одной из книг отца Серафима.
— А вот и нет! Ты знаешь, как это ни смешно, нападение на врага, занятого нужным делом, — это обычный поступок всех разведчиков. Языков неприятельских чаще всего в отхожих местах на краю стана вражеского и добывают, — вполне серьезно ответил Михась.
Конечно, ни Михась, ни Анюта не могли знать, что через пять веков Президент России, Верховный Главнокомандующий Вооруженных сил, бывший в свое время полковником КГБ, публично, на весь мир озвучит этот не особо рекламируемый тактический прием и скажет, что мы будем террористов «мочить в сортире». И через несколько дней после этой телевизионной трансляции речи Президента разведка спецназа ГРУ без шума и пыли возьмет в плен на краю вражеского стана, именно в отхожем месте, одного из самых кровавых и одиозных главарей террористов и благополучно сдаст его в руки правосудия.
— Ну да ладно, — со вздохом сожаления произнес Михась. — Боец должен быть сытым и отдохнувшим. А посему — отбой!
— А рассказать про заморские страны? — Анюта впервые за много лет, прошедших со дня смерти матери, позволила себе чуть капризный тон маленького ребенка — баловня родителей.
— «Отбой» была команда! — преувеличенно грозно прикрикнул Михась. — Будешь завтра хорошо упражняться — расскажу.
На следующее утро Анюта порхала по теткиному подворью, чуть ли не напевая и пританцовывая, несмотря на то, что в ее руках были тяжелые вилы или ведра с водой. Тетка долго и подозрительно вглядывалась в счастливое лицо племянницы и наконец спросила то ли с осуждением, то ли с одобрением и затаенной надеждой:
— Тебе что, кто-то из Никифоровых молодцов обещал сватов заслать?
Все хорошее настроение девушки от этих слов враз улетучилось. Она опустила голову, сгорбилась и вновь стала походить на батрачку без настоящего и без будущего, какой и была долгие годы. Но в душе ее уже крепло сложное и пока непонятное ей чувство уверенности в себе и ненависти к беспросветной жизни, из которой можно и нужно вырываться всеми силами. Анюта несколько раз, когда никто не видел, выпрямлялась, ставила ноги на ширину плеч, поднимала руки в глухую защиту, потом делала разножку, двигаясь четко и пружинисто.
Вечером Анюта с Михасем вновь пришли в сарай, и девушка твердым голосом произнесла: