«Не хочу я туда ходить!» — подумал я. Но потом мне пришло в голову, что Важный наверняка позвонил в эту контору и предупредил их, что я приду. Вспомнив о тюрьме под железнодорожными путями, я достал свой жетон с печатью и сунул его в щель.
Раздался громкий лязг. Я вздрогнул.
Вздрогнул так сильно, что до меня дошло: ведь до сих пор я был как во сне! И делал все, что мне говорили, точно зомби. А теперь я вдруг проснулся — и меня охватила Дрожь. И я ужасно разозлился. С чего это я должен, точно раб, пахать на ткацкой фабрике, когда я всего-то-навсего принял незнакомого человека за Романова? А ведь Романова я так и не нашел! Мне надо было помочь еще двум людям, прежде чем я смогу его найти, а потом я еще обещал помочь той девочке, Родди. Я осознал, что должен всерьез хотеть ей помочь, а иначе она не будет считаться одним из тех людей, кому я помог. А я вместо этого позволил себе застрять в этом гнусном месте. А это глупо. Я веду себя как последний тюфяк!
Я отвернулся прочь от двери, увешанной табличками, и бросился бежать по галерее, мимо забегаловок, к лестнице. Я знал, что меня будут искать на лестницах, ведущих вниз. Поэтому я побежал наверх, под табличку, на которой было написано про радиацию.
План у меня был простой. Я собирался подняться по лестнице так, чтобы меня было не видно с четырнадцатого уровня, и посидеть там, пока я не услышу, как идет полиция. А когда они начнут спускаться вниз, разыскивая меня, я пойду следом за ними, и они будут думать, что я впереди, а я буду сзади.
Но из этого ничего не вышло. Лестница оказалась совсем короткой. Ламп над ней не было, а ступеньки были выложены скользкой и разбитой белой плиткой. В отличие от всех прочих лестниц она оказалась винтовой, и, как только я свернул за поворот и обрадовался, что меня уже не видно, я увидел впереди свет заката. Я понял, что, по-видимому, вышел к самому краю ущелья.
После этого мне стало слишком интересно, чтобы останавливаться на полпути. Я хотел посмотреть, откуда тут опасная радиация. И полез дальше.
Первое, что я увидел, еще до того, как вышел на самый верх, — это высокую проволочную изгородь довольно далеко вверху, а на ней — еще одну белую эмалированную табличку, красиво освещенную заходящим солнцем. «ЛЕТНОЕ ПОЛЕ. ПРОХОДА НЕТ!» Когда я стал медленно, с опаской подниматься по последним ступенькам, мне сделалось видно, что изгородь возвышается над рядами хижин, расположенных вдоль самого края ущелья. Хижины были все разные и очень маленькие. По сравнению со зданиями нижних уровней они смахивали на кукольные домики или собачьи конуры. Краска на них шелушилась и осыпалась.