— Однозначно, — сказал я. — Не впускай их ни в коем случае!
Я прошмыгнул под брюхом у Мини и вбежал в дом, бросил корзинку с яйцами на кухонный стол и тут же развернулся, чтобы запереть дверь на засов. Раз-два! И я почувствовал себя куда спокойнее. На кухонное окно я тратить время не стал: его добросовестно загораживала Мини, так что в кухне сделалось совсем темно. И тем не менее кухня, похоже, еще сильнее усохла по сравнению с тем, что было раньше. Я помчался по коридору в спальню Романова. Спальня тоже сделалась меньше, и там попахивало сыростью, но главное, там еще никого не было, кроме самого Романова. Я успел вовремя. Я захлопнул обе створки окна и задвинул шпингалет так туго, что сам не мог открыть.
Романов от шума застонал и перевернулся на другой бок, но в целом все было в порядке.
Я выскочил в коридор и забежал в ванную. Ванная вдруг стала совсем крошечной, и оконце под самым потолком было явно вообще не рассчитано на то, чтобы открываться. Я бросился через коридор в комнату, которая, по всей вероятности, была кабинетом Романова. Я открыл дверь, которая вела туда, но войти по-прежнему не мог. В любом случае, там было темно. Я надеялся, что это означает, что там нет окон, но на всякий случай я все же захлопнул дверь и при-пер ее телефонным столиком. И, надеясь, что то, что не пускало внутрь меня, хоть чуть-чуть задержит и мастера молитв, бросился назад, в гостиную. Насколько я помнил, стены там почти целиком состояли из окон, больших широких окон, и ему достаточно было разбить одно из них, чтобы попасть внутрь.
Но не успел я добежать до гостиной, как из-за угла высунулась и уставилась на меня злобная белая рожа, рогатая и бородатая. Я едва не завопил и отскочил назад на несколько футов. Потом выругался. Это же коза! Должно быть, она как-то просочилась в дом следом за мной.
— Не путайся под ногами, — сказал я ей, — а то я за себя не отвечаю!
Потом вошел в гостиную. В дверях я на секунду остановился и огляделся. Книжные полки были те же самые, но все диваны исчезли, включая тот, на котором я ночевал. Вместо них на старом голом деревянном полу, застеленном пыльными половиками, стояло несколько старых, побитых молью кресел. Окон по-прежнему было много, но это были уже не те славные современные окна в светлых деревянных рамах, которые я помнил. Такое впечатление, что их собрали с бору по сосенке. Одно было вытянутое, в хлипкой раме с мелким переплетом, другое — высокое и широкое, вообще без переплета, в деревянной свежепобеленной раме, и еще штук шесть мелких кривых окошек, которые смотрелись бы куда уместнее в одном из сараев. И на всех окнах были разные шпингалеты, ни один из которых не работал как следует. Я обежал их все одно за другим, забивая шпингалеты кулаком, а в тяжелых случаях подпирая их книжками. Больше всего меня тревожило то окно, что было вовсе без переплета. Разбить его ничего не стоило. Но когда я прижался к стеклу и выглянул наружу, выяснилось, что за окном — обрыв, уходящий в море, по-настоящему глубокое синее море. О стены дома разбивались крутые белые валы. Так что, наверное, отсюда беды можно было не ждать. Если, конечно, мастера молитв не умеют летать.