Из-за дома доносились визг и гавканье. Грундо говорит, он подумал, что семейство Димбер держит свиней. Но когда мы вошли в парадную дверь, шума стало не слышно. В доме царили тишина, каменный пол и сумрак, и невысокие каменные ступеньки вели куда-то наверх.
— Осторожно, лестница! — запоздало воскликнула Джудит.
— Это мое, — виновато добавила она, когда мы оба налетели на высокий ткацкий станок.
Весь сумрачный холл был заставлен орудиями ткацкого ремесла, и пахло там новым ковром. В дальнем конце, у самого выхода, стояла прялка, словно нарочно поджидала, чтобы о нее споткнулись. Грундо еле увернулся.
— Это мое ремесло, — объяснила Джудит, отворяя дверь за прялкой. — Мои вещи на самом деле довольно неплохо продаются. Меня это всегда удивляло. Поставьте свои сумочки на лестнице и входите. Вот они, матушка.
— Заходите-заходите! Дайте-ка мне наконец взглянуть на Арианрод! — пронзительно крикнула с кухни моя бабушка. — Ну, где же она? Ах, вот ты где! Да как же ты выросла! Заходи, заходи, дай погляжу на тебя, да и на мальчика тоже.
Мою бабушку зовут Хепзиба Димбер — но она почти тотчас же завопила, чтобы я звала ее Хеппи. Она оказалась полной противоположностью своей дочери Джудит — совсем маленькая, на голову ниже меня, и была бы пухленькой, если бы не затягивалась в корсет, что делало ее похожей на коротенький плотный валик. Верхняя половина «валика» была задрапирована в блестящую оранжевую блузку с кричащим бантом, а нижняя обтянута короткой черной юбочкой. Джудит носила широкие изысканные сандалии на босу ногу, Хеппи же — чулки, усаженные блестящими черными сердечками, и лакированные коричневые туфли на трехдюймовых каблуках. Она семенила нам навстречу, сияя и размахивая пухлыми ручками с несколькими кольцами на каждом пальце. Волосы у нее были выкрашены в абрикосовый цвет, а губы накрашены перламутровой алой помадой.
Едва я увидела свою бабушку, как тут же осознала, что я тоже сноб — может, еще и почище той районной фельдшерицы. Мне было стыдно за себя, но это была правда. Это все оттого, что я воспитывалась при дворе — а большинство придворных и Сибиллу-то считали изрядно вульгарной. Теперь же я видела, что по сравнению с Хеппи Сибилла — просто верх утонченности. Хеппи была самая вульгарная женщина, какую я встречала в своей жизни. Просто удивительно, как мой интеллигентный, по-военному подтянутый дедушка Хайд вообще мог жениться на Хеппи. Вот что было чудом, а вовсе не то, что они потом развелись. И только мои придворные манеры заставили меня мило улыбнуться в ответ и поцеловать бабушку в надушенную-напудренную щеку так, будто мне это было приятно. Это было ужасно. Я себя чувствовала бездушной маленькой стервой. Но поделать ничего не могла.