Надо ли говорить, что приход Славки с Минькой был воспринят им с огромной радостью и со столь же огромной досадой со стороны княгини. А потом, уже в светлицу, ворвался взволнованный Епифан и, бухнувшись на колени, в присутствии всех принес ту самую торжественную клятву верности.
«А почему же в памяти вдруг всплыла, да еще во всех подробностях, та встреча? — вдруг подумалось ему. — Только лишь из-за клятвы? Да нет. Я ведь и до нее ничуть не сомневался в преданности своего стремянного. Тогда почему? — и почти тут же пришел правильный ответ: — Да из-за сюрприза. Тогда он удался и сейчас тоже должен. Только впервые это слово у меня будет в кавычках. Но это неважно. Плохо другое. Рядом ни одного человека, на которого можно положиться целиком а полностью. Только Епифан. Но справится ли он?»
Усугубляло ситуацию и то, что с другого бока Константинова жеребца, совсем рядом, скакал Онуфрий, Вести откровенный разговор в таких условиях было бы безумием. Некоторое время все трое скакали молча. Затем, спустя минут десять, князю помогла случайность. Заслышав пьяные голоса со стороны обоза, вовсю распевающие какую-то веселую песню, боярин тихо прошипел:
— Не удержались, поганцы, — и обратился к Константину: — Дозволь, княже, я им задам?
— Валяй, да пропиши как следует, чтобы пусть не на всю жизнь, так хоть на пару дней запомнили! — крикнул князь ему вдогон, в душе благословляя этих так вовремя напившихся средневековых алкашей, и тут же жестом призвал Епифана придвинуться еще ближе. Тот послушно склонил голову в ожидании приказа.
— В Рязань скачи. Прямо сейчас, — Константин говорил сквозь зубы, вполголоса, опасаясь, как бы кто-нибудь третий не услышал. — Только отсюда постарайся незаметно исчезнуть. Договорись в том посаде, что ближе к Исадам, с кем-нибудь победнее. Пусть завтра, как солнце на три пальца над землей приподнимется, он свою избушку подожжет. За убыток сразу заплати, с лихвой. И чтоб дыма побольше было, желательно черного, дабы издали виднелось, а сам на рассвете скачи в Исады. Да постарайся поспеть так, чтобы, когда ты в шатер наш ворвешься, где мы все сидеть будем, там все уже полыхало.
— Не понял я чего-то, княже? — недоуменно уставился на него Епифан. — Зачем избу-то палить?
— Все потом поясню. Завтра. А сейчас делай, как я сказал. Главное — много дыма. Да и в шатре ори во всю глотку: «Рязань горит» — и ничего больше. Спрашивать станут — скажи, ты вдали от города скакал, ничего толком не видел, только дым густой и черный.
— Да для чего все это? — не унимался стремянной.