«Неужели передумал», — мелькнула мысль, и он, открыв глаза, вопрошающе посмотрел на старика.
— Питье это взбадривает, хоть и ненадолго, — пояснил тот и тут же добавил: — Правда, конец твой тоже ускорится, ну да теперь тебе все едино — что к утру, что раньше.
— За что ж ты так ненавидишь меня? — поинтересовался Константин.
Тот на секунду задумался и отрицательно кивнул головой:
— Нет, не так. Я, княже, без ненависти. Это к людям мы что-то в сердце держим: любовь, или там ласку, или же злимся, досадуем. А ты ж нелюдь. Какая уж там ненависть. Землицу очистить бы от двоих-троих, таких, как ты, глянь, и, жизнь свою не зазря прожитой считать можно.
— А почему я нелюдь?
— Ну а как же тебя назвать-то. Это ведь ты на поляне той девок-словенок сильничал, а после на потеху воям своим отдавал. Ведаешь ли ты, что сталось с ними после забав ваших молодецких?
— Нет.
— Одна, позора не снеся, утопилась в озерце малом, что меж дубравой и лесом плещется. Другой девке твой Гремислав меч пониже живота воткнул. В место, отколь жизнь человечья зарождается. Третья бежать удумала — стрела догнала. Четвертая под конец уж и стонать перестала. Вы ее, видать, до смерти довели, ну а пятая, совсем малая, ей еще и двенадцати лет не исполнилось, обезумела совсем.
Волхв тяжело вздохнул, цепко сжал старые мозолистые руки в кулаки, ненавидяще уставившись в глаза Константина.
— Как только Перун в своей дубраве священной мог позволить такое...— Он не договорил, недоверчиво вглядываясь в лежащего перед ним князя. — Да ты никак плачешь? — изумленно прошептал он.
Константин и впрямь был не в силах сдержать слезы. Его живое воображение яркими красочными мазками тут же набросало всю неприглядную картину всего, что творилось здесь неподалеку всего пять лет назад, и от этого ужасающего зрелища дыхание его перехватило, а из глаз потекли слезы.
— Неохота помирать-то? — догадался волхв. — Молить, поди, будешь, чтоб жизнь твою спас? Напрасно, — поставил он суровым голосом окончательную точку.
— Нет, не буду, — шевельнул губами Константин. — Их жалко. Тех, над кем издевались. Но только одно скажу, — ценой неимоверных усилий он попытался произнести это твердо и по возможности как можно громче. Судя по тому, как обеспокоенно оглянулся старик на горящий вдалеке маленьким маячком костер дружинников, ему это удалось. — Не я ведь это был. — Константин подумал, как бы объяснить все попонятнее. Врать — он это откуда-то твердо знал — было нельзя. Волхв тут же учуял бы фальшь в голосе. — Двойник это мой. Тело у нас одно и лик един. Только душой мы отличны. Я за всю жизнь ни одной женщины силой не тронул. А за такое сам бы убивал на месте. Прав ты, нелюди это.