По уму, ее надо было, взявшись разом, закатать с головой в одеяло, отнести сюда, в казармы, сдать под расписку воздыхателю, и пусть бы он голову ломал, как зазнобу в чувство привести.
Я аккуратно сложила письмо и решительно толкнула вторую дверь.
В караулке сладко спал за столом дежурный. То-то никто не стремился узнать, почему это входная дверь хлопнула, а внутренняя нет.
Дежурным, как водится, оказался старый знакомый — тот самый охранник, что сексуально помогал мне отбывать наказание в пыточной.
Мерзкая Шестая!
Охранник приподнял голову.
Увидеть меня он тоже меньше всего ожидал.
— На! — сунула я ему письмо, пока он еще не пришел в себя.
— Это что? — спросил он, переводя пустой сонный взгляд то на меня, то на письмо.
— Передай срочно адресату. Пусть протрет глаза, прочитает и строчит тотчас же ответ.
Я не собиралась возвращаться с пустыми руками в дортуар, где льет слезы Шестая. Себе дороже. Ночь все равно потеряна и скоро собьюсь, какая по счету.
Да и кроме этого, мне почему-то очень не хотелось выходить сейчас обратно в сад.
Нет, красавец-охранник тут был ни при чем. Просто шерсть на хвосте дыбом вставала при мысли о том, что надо выйти за дверь. Неприятное чувство.
— Но он же не сможет так сразу и написать, — оценил по достоинству умственные способности своего товарища охранник.
— А мне плевать! — отрезала я. — Не уйду, пока не получу ответа. А если он неграмотный, пусть идет со мной, берет в охапку свое сокровище и решает проблемы на словах. Только не в нашей комнате.
Охранник как-то странно на меня посмотрел, молча встал, одернул форму и пошел будить жертву страсти Шестой.
Я села у стола.
Потом встала.
В караульной было узкое окно, выходящее в сад, сейчас оно казалось длинным черным ковриком, пришпиленным к стене частой решеткой.
Передвинув табурет, я села в уголок так, чтобы между мной и окном был шкаф. И почувствовала себя гораздо увереннее.
— Он попытается написать ответ, но надо подождать, — сообщил охранник, вернувшись. — Хочешь чаю?
А как же. Я не только испытала приступ необъяснимого страха во время своей прогулки сюда, но еще и самым обычным образом замерзла.
На небольшой печурке, заботливо сложенной в караулке (о нас, воспитанницах, так бы кто позаботился!), грелся чайник. Разумеется, здесь не признавали разделения чая на заварку и кипяток, все упревало в одном сосуде.
— Хочу, — коротко сказала я.
Охранник снял чайник, достал из стола чашки, плеснул в чашку мне, после секундного раздумья и себе. Открыл запертый на несколько замков шкаф, под защитой которого я сидела.