Ты права, драгоценная: мне безразличен этот город и люди, живущие в нем.
«И ты снова лжешь, любовь моя: безразличие не сжимает сердце и перехватывает дыхание, оставляя на языке привкус горечи…»
Я убил старика.
«Отчасти, да, не буду спорить… И все же, он умер благодарным, чувствуешь? Прислушайся…»
Я поднял голову, вглядываясь в небо, по которому крохотными бусинками рассыпались звезды. Прислушаться? К чему?
И словно отвечая, воздух пришел в движение, мимолетно лизнув мою щеку, колыхнув пламя факелов рядом со мной и прошелестев песчинками по двору: «Спасибо… Мастер…».
Это… Мне ведь почудилось, правда?
«Считай, как хочешь, любовь моя…» — грустно разрешила Мантия, окутывая меня невидимым, но теплым пледом Крыльев.
Как хочешь… Хм. Слишком заманчивое предложение. А если не хотеть? Ничего? Никогда?
Я прошел мимо начинающих перешептываться моряков, отыскал в одной из комнат непочатую бутылку и уединился с ней на балконе второго этажа. Не помню, о чем думал, но точно знаю: делать ничего не мог. Не было ни сил, ни желания. Были только ночь, густое терпкое вино, настороженная дремота города, затихшего в ожидании нового дня, и тупая боль в груди. Там, где рядом с сердцем томится в клетке плоти душа.
Кажется, в омут сна я канул уже в постели, куда меня уважительно перенесли.
***
Золотые нити волос скользят между пальцев, норовя уклониться от предписанного пути, и приходится слишком часто останавливаться, чтобы вернуть упрямиц обратно, в размеренные захваты крючка. Получается не очень-то ровное полотно, топорщащееся кончиками отдельных волосков, которые я не стал связывать между собой, добавляя в вязание новую порцию «пряжи», любезно отданной мне Юлеми с корыстной целью получить королевскую мантию для куклы. Королева по имени Пигалица… Курам на смех. Впрочем, чем такое имя хуже других? Временами я и свое ненавижу настолько, что готов от него отказаться.
Лежу, обложившись подушками для упора локтей, быстро устающих висеть в воздухе. Можно сказать, возлегаю, с царственным безразличием принимая редких посетителей. Уже третий день. Слава богам, Льюсу не до меня: город, лишившийся одного правителя, теперь приноравливался к твердой руке другого и, думаю, довольно охотно, потому что герцог, помимо установления своей власти, принес Вэлэссе избавление от беды, вызванной порченой водой. Конечно, какая-то часть горожан была больна основательно, но гораздо больше находились в той стадии отравления, когда справиться с болезнью могла, как и в случае Магайона, обыкновенная простуда, а уж обзавестись этим добром по жаре, до сих пор не покидающей город и окрестности, было легче легкого.