Не веря своим глазам, я потрогала струю. Ощущение было такое, словно схватилась за теплую сосульку. Под пальцами каталась скользкая, но абсолютно сухая поверхность. Я ухватилась за «сосульку» обеими руками и попыталась сдвинуть ее с места. Затем я не поленилась, сбегала за молотком и нанесла несколько солидных ударов по застывшей воде сбоку. В результате я чуть не вывихнула себе вторую руку и чуть не разнесла, к едрене-фене, итальянский смеситель.
Я отшвырнула молоток и внимательно посмотрела на себя в зеркало, сожалея, что не знакома с тестом, позволяющим выяснить собственную психическую вменяемость. Я попробовала открыть кран над раковиной. Кран вертелся легко, но оттуда не вылилось ни капли. Настроившись на худшее, я сняла крышку с бачка унитаза. Бачок был доверху заполнен теплым льдом. Точно такой же лед виднелся и в сливном отверстии, но я туда рукой не полезла.
Зараза! В дополнение к прочим радостям мне показалось, что из кухни тянет жареным кофе. Это неопровержимо доказывало, что Эличку пора сдавать в больничку. Потому что никто у нас отродясь кофеварками не пользовался.
Я припомнила, что читала про психов. Некоторые больные живут в полной уверенности, что их разум в норме, их просто невозможно переубедить. Эта категория труднее всего поддается терапии. Похоже, мне повезло; я добровольно признала свои маленькие отклонения! Сомнений больше не осталось: я чокнулась. В противном случае пришлось бы признать, что коттедж в одночасье остался без электричества, всех видов связи, воды и канализации. Я стала думать, что лучше — безумная Эля или безумный мир? Вопрос меня настолько увлек, что я не сразу сообразила, чем заняты мои руки. Мои руки теребили пластмассовую бутылку с водой.
Внезапно это показалось мне очень важным. Вода в бутылке пребывала в самом обычном, жидком состоянии, она булькала и пузырилась. Я отправилась на кухню и попыталась открыть краны там. Нулевой эффект, зато в большом холодильнике — целых две упаковки «боржоми» и упаковка «колы». Я несколько раз переводила взгляд с бутылки на умывальник, затем озадачилась новой идеей и полезла в погреб. Света там не было, как и везде, но имелся фонарик.
В подвале тоже пахло кофе.
Когда я спускалась по узким ступенькам, донесся первый крик. Я замерла, согнувшись, но в ушах громыхали лишь удары сердца. Явно кто-то кричал, женщина или девочка, и в обычный день я не обратила бы на это внимания. Орать могут где угодно — на пляже, на теннисном корте, или даже обалдуи из детского лагеря, что на той стороне озера. По воде звуки доносятся великолепно, например, матерщина во время их футбольных матчей. Однако сегодняшнее утро язык не поворачивался назвать обычным, и женский крик продолжал звенеть во мне, как эхо оборвавшейся струны.