Стремление вырваться из объятий смерти чревато опасностью растворения личности в Большем, в человеческой организации — Нации, Церкви, Партии. Пока живо мое Дело, жив и я. Это растворение в Человеческой Машине превращает человека в деталь, инструмент. Из живого существа человек превращается в предмет. Он начинает умирать при жизни. Однако стремление быть живым неизбежно влечет за собой бунт Человека против Организации. Жизнь берет свое, но она же тянет за собой смерть. И все начинается снова».
Александр принялся обдумывать прочитанное, но тут мавры опять начали шмалять по Лысой горе, и стало не до философских абстракций жизни и смерти. Они перемешивались на глазах.
Гора возвышалась над Веной, поэтому здесь наспех построили бункер с небольшой ракетно-импульсной установкой. Как часто случается, в ходе сражения к югу от Вены надежные линии обороны не выдержали, и эта позиция стала ключевой. Алексу было лестно представить себя в центре самого большого в мире сражения, но он никак не мог свыкнуться с мыслью, что игру не удастся закончить.
Алекс любил стратегические игры, где ты сам передвигаешь войска. Тут же какая-то стрелялка, где войска, флаеры, ракеты сами мечутся вокруг тебя, и остается только нажимать на гашетку. Это неинтересно, поскольку огонь и так ведется автоматически, и нужно только вовремя прекращать его, когда наши делают вылазку. Пару раз Александр с этим запаздывал, что стоило нашим пяти автоматических флаеров. Они взрывались так же картинно, как и вражеские. Шар огня. Вещь! Начальство не сердилось: люди при этом не гибнут, а техника все равно обречена — военные заводы работают на полную мощь, замещая перемолотое железо новенькими образцами.
Над горизонтом были видны какие-то всполохи, где-то за холмами мавры готовили новый рывок. Их силы были хорошо видны на мониторе. Наверное, генералы что-то сейчас придумывают по этому поводу. Интересно, помнят ли они о скромном посте на Лысой горе.
Мавры не сразу поняли, где находится натовский пункт управления огнем, и Алекс пережил на нем уже шесть ударов. Он вспомнил предсказание, сделанное Александру II, что тот переживет семь покушений. Но последнее оказалось двойным. Стало жутковато. Можно было уйти с пульта, спуститься вниз, в раскинувшийся под горой город, еще не очень потрепанный войной. Оттуда даже звучала музыка, горели огни кафе. Оставшиеся в столице венцы все еще жили надеждой на то, что маврам не до них.
Чтобы отогнать мысли о собственной трусости, непозволительные для польского офицера, Алекс вышел из бункера наружу, к полуразрушенной церкви, построенной в честь победы Яна Собесского над турками. Тема страха плавно сменилась темой исторической преемственности. Я и Ян Собесский. Он сумел остановить здесь мусульманское нашествие. А я? Или все-таки похоронят? Будет строчка в каком-нибудь фолианте. Эпизод Великой войны.