— Идиотизм.
— Точно. Ладно, наблюдение я на сегодня снял, как показывает практика, после закупки радиодеталей два дня он из дома не высунется. И потом, Житнов меня сегодня уже эдак глубокомысленно спрашивал, в курсе ли я, во сколько обходится государству час работы наружки.
— И во сколько? — В голосе Генки сквозил явный интерес.
— Он сам скорее всего не знает... но сказал, что дорого.
— Ладно... так что будем делать сегодня?
— Отвезешь экспертам список, затем... есть одна мысль, надо проверить.
Сержант одним глотком допил остаток кофе и, подхватив документы, скрылся за дверью. А Сергей снова открыл папку на том, самом первом листе. Каждое слово, каждая запятая уже давно и прочно отпечатались в памяти, но не проходило и дня, чтобы Сергей не возвращался к этим строкам.
Особенно к последней.
Она, как и тогда, в первый раз, жгла глаза. Заставляла перечитывать ее снова и снова, как будто бы могло случиться чудо, и слова, вдруг ожив, сложились бы иначе, изменив странный смысл.
«Указанный Верменич Ярослав Борисович не является человеком».
— Ты чудо...
Ладонь Ярослава скользнула по спине женщины, и Инга чуть слышно застонала от удовольствия. Она и сама не знала, почему вдруг с такой готовностью поддержала разговор с неспешно прогуливающимся под дождем мужчиной... и почему сама же предложила продолжить беседу у нее дома, за чашкой горячего кофе, так уместного в этот гадкий, мокрый день. А там — там все было уже предсказуемо, а потому неинтересно. Горячий сладкий кофе... взгляд над краем чашки... соприкоснувшиеся на мгновение пальцы. Он не спешил, и спустя час Инга готова была сама предложить ему раздеться. Но она все-таки дождалась...
Она хотела обернуться, снова увидеть его лицо — красивое и в то же время мужественное, хотела взъерошить его черные с проседью волосы, провести кончиками ногтей по рельефным мышцам. Но Ярослав продолжал ласкать ее спинку, и она боялась пошевелиться, чтобы ненароком не оборвать этот чудный процесс...
А потом вдруг на сердце стало тоскливо, и она со всей ясностью осознала — сейчас он уйдет. Уйдет, чтобы уже никогда не вернуться. По щеке прокатилась слеза, за ней вторая... Этот мужчина был лучшим, самым лучшим... никто из тех, с кем она делила постель, не шел с ним ни в какое сравнение — но дело было не только в этом. Он просто... был особенным. И она чувствовала, что с его исчезновением ее жизнь станет пустой... и совершенно бессмысленной.
— Не уходи, — прошептала она.
— Я здесь, девочка, я здесь.
— Ты уйдешь, — всхлипнула она. — Я знаю...
— Уйду, — вздохнув, согласился он, не желая спорить. Тем более что девушка была права. Он всегда уходил.