– Думаю, вам лучше войти в дом и все объяснить, – проговорила наконец Шелби, не в силах скрыть недоверия.
Она всматривалась в стоящую перед ней женщину, ища сходства между ней и судьей. Сходство и вправду было: у обоих ярко-голубые глаза, но ведь этого явно недостаточно! Да, Катрина рыжая, но кто знает, природе или краске для волос она обязана огненным оттенком коротких прядей, уложенных в безупречную прическу? Пока что Шелби знала одно: этой женщине она не доверяет. Ни на йоту.
– Лицом и фигурой я пошла в мать, – объяснила Катрина, словно угадав ее сомнения.
– Удобно.
– Совершенно верно. – И она снова сверкнула холодной, самоуверенной улыбкой, уже начинающей действовать Шелби на нервы.
– Почему я ничего о вас не знаю?
– Потому что я – секрет судьи Коула. Его страшная тайна.
Внезапно вспомнив, что Лидия все еще здесь, Шелби оглянулась. Экономка смотрела на Неделески, словно на привидение; убитое лицо ее лучше всяких слов подтверждало, что женщина в дверях не лжет.
– Почему же вы прежде не давали о себе знать?
– Ждала подходящего времени.
– И теперь настало такое время?
– Вот именно.
«Что ж, почему бы ее и не выслушать», – решила про себя Шелби. Только лучше не тянуть. У нее на сегодня есть еще одно дело – съездить в Куперсвилл, сделать дубликаты ключей и возвратить оригиналы на место, пока судья не обнаружил пропажу.
– Входите, – предложила она, распахнув дверь. Сказать по правде, Шелби отнеслась к заявлению Катрины с большим недоверием. Не потому, что считала отца образцом целомудрия – разумеется, в прошедшие двадцать с чем-то лет судья Коул не жил монахом. И, конечно, немало женщин сочли бы за честь разделить с ним ложе. Но, сколько Шелби знала отца, он никогда бы не допустил рождения незаконного ребенка! Осторожность была для него превыше всего. И потом, сколько, интересно, лет этой Катрине? Жасмин Крул умерла двадцать три года назад, а Катрина явно старше.
Нет, с этой дамочкой надо быть поосторожнее. Может быть, репортер из нее и недурной; но с первого взгляда ясно, что Катрина Неделески способна на любую пакость. И этим, с горечью призналась себе Шелби, она тоже напоминает отца.
– Мы можем поговорить в гостиной.
– Что ж, показывайте дорогу.
Лидия, пепельно-бледная, с дрожащей улыбкой, пробормотала что-то о прохладительных напитках и скрылась за дверью.
– Очень мило, – заметила Катрина, поправляя сумочку.
С самоуверенностью человека, пришедшего в собственный дом, она разглядывала блестящие мраморные полы, широкую лестницу и картины на стенах. Наконец взгляд ее устремился на столик розового дерева, уставленный фотографиями Шелби и ее отца.