Генри наклонился к ней и прошептал:
– Я надеюсь, мадемуазель, что рисуете вы лучше, чем танцуете.
Она засмеялась, но тут заметила, что к ним приближается Джек, и в его голодных глазах было столько ярости, что она похолодела. Генри стоял спиной к Джеку и не догадывался о недовольстве капитана. С просветленным лицом он слегка поклонился и сказал:
– Спасибо, что ублажили меня, мадемуазель Дюпре. Давно мне не приходилось танцевать с приличной женщиной.
Решив игнорировать Джека, она посмотрела Генри в глаза:
– Я получила большое удовольствие.
Он протянул ей руку, и она с вызовом оперлась на нее («Вот тебе!» – сказал ее взгляд, брошенный на Джека) и дала отвести себя на то место, где снова собрались Тарик и компания.
Она заставила себя не оглядываться на Джека, который, без сомнения, имел угрожающий вид, и подошла к перилам. Опершись о них, она стала смотреть на море, физически ощущая на спине взгляд Джека. Генри встал рядом и тоже оперся о перила, копируя ее позу. Генри почти так же красив, как Джек, и, уж конечно, добрее, но почему же у нее не бьется сердце, когда он рядом?
Да и Джастин никогда не вызывал в ней таких ощущений. Почему? Не желая копаться в своих чувствах, она спросила Генри:
– Как вы научились рисовать?
– Моп рёге... э... мой отец – он был художник.
– В самом деле?
– Oui, он учился в Париже. Но, как и многие другие, не мог зарабатывать на жизнь делом, которое любил.
– Какая жалость! – Она искренне пожалела его отца. – Так это он вас научил?
Генри с глуповатым видом пожал плечами:
– Как вам сказать? Он пытался, но я... Из меня не получился etudiant. Я решил не повторять его ошибки, послушался мать, которая говорила, что это не мужское дело, и так упустил свое предназначение.
Было видно, он расстроен тем, что оставил дело отца. Бедный Генри.
– Вы поэтому стали моряком? Чтобы зарабатывать на жизнь?
– Non, – сказал он с оттенком горечи. – Я работал грузчиком в парижских доках, чтобы помогать maman прокормиться, но бандиты меня схватили и продали на английский корабль, стоявший в гавани.
– О, Генри! – Она участливо дотронулась до его руки. – Какой ужас!
– Mais oui. Хуже всего, что тогда я совсем не знал английский язык. У меня были тяжелые времена, я не понимал, чего от меня хотят.
– Вас научил кто-то из моряков?
– Non, несколько ударов плеткой и сапогом, и я быстро научился понимать, что должен делать. – Он покачал головой и вздохнул. – Вот когда я подумал: «Дурак же ты, Генри, что бросил искусство».
Она от души ему сочувствовала.
– Как вы стали пиратом?
Он дернул правой стороной рта, потом засмеялся: