Зоя на коленках поползла к шифоньеру и выдвинула нижний ящик. Распластавшись на фанерном дне, там лежала фата с розовенькими цветочками. «Бессмертник!» — гордо сказала Зоя.
«Что за бред?» — с тоской подумала Полина.
— Я Володе, конечно, ни гу-гу… Мог бы насмешливо рассмеяться… Мы ведь как женились? Раз, раз… У меня было платье беж из креп-марокена. Еще выпускное. Я его надевала только на даты. Знаете, будете иронизировать, оно и до сих пор еще живое. Я вещи хорошо ношу. Я любую спущенную нитку вовремя поймаю и подтяну. Я вам его покажу. Оно на антресолях. Не думайте, я его вам не предлагаю, не смею… Не думайте так… Теперь другое носят… Хотя не надо отметать старое с порога… Марокен не выцвел ни на грамм. Такие стойкие раньше были красители. И юбка — слышите? — из двенадцати клиньев. Если приподнять концы, то фактически солнце…
— Господи, что она мелет?
Теперь, после того как Зоя на коленях сползала к ящику и обратно, они уже не сидели близко друг к другу, и Зоино лицо уже не было беспомощным и плаканым, а совсем наоборот… Оно стало широким и покрасневшим, пористым и напористым. И Полина даже глаза прикрыла, чтоб не так давила на нее эта лахудрина плоть. Лично у нее, у Полины, сейчас ноль энергии и ноль сил. Сидит как дура на полу, живая, как ножка стула. А эта раскоряка полкомнаты заняла своей задницей и звучит, звучит! Юбка у нее — солнце, а жопа у нее — палец?! Рвать надо отсюда когти, рвать, пока она не заговорила ее совсем. А то ведь и спятить раз-два…
— …О господи! Что это я про себя… Я ведь хочу вам сказать, как много прекрасного вас ждет впереди, от меня в отличие… Вы разрешите мне жить вашими радостями? Тогда слушайте! У вас родится мальчик. Я вам объясню потом, как его надо будет спасти от перитонита. У меня столько осталось детских вещей. Целый чемодан. Ползунки, кофточки, шубка из мерлушки, просто кукольная! И парта первоклассника. Вполне сохранная, ну, черкал ребенок… Что вы на меня так смотрите? Мальчик умер в тринадцать лет… Вы че думайте! Я уже успокоилась. Я вообще очень крепкая женщина. Вы правы — на мне возить и возить. Это я поддалась минуте, но Бог вас послал… В жизни столько прекрасного, искусство и литература… «Записки охотника» там… Или… «Семнадцать мгновений весны»… Я уже не говорю о победе над фашизмом.
— Что ты мелешь? — не своим голосом закричала Полина, потому что минут десять она чувствовала — у нее умерли ноги. Началось с пальцев — жили-были, раз и нету. Были теплые, влажные, шевелились в кедах, а потом как отсохли. Лахудра фату показывала, распяливала ее на пальцах, про какой-то марокен молотила, про мерлушку, а по ней, Полине, вверх пошла смерть — с пальцев ног и вверх. Вот она и решила проверить, как у нее — работает еще верхняя часть и голова, умеет ли она говорить? Или уже абзац полный?