Дорожка повернула, и Элизабет остановилась, чтобы поудобнее взять ребенка. Воздух потеплел, чувствовался запах тающего снега. Лес, где она столько раз находила убежище, больше не был безопасен – Элизабет мерещилась притаившаяся в нем невидимая угроза. Собрав всю свою силу воли, она пошла дальше.
Из-за купы высоких сосен выглянул дом, и женщина снова остановилась. Дом был деревянный, с высокими колоннами и балконами. Она нахмурилась, не заметив никаких признаков жизни. Службы располагались тут же, на небольшом возвышении возле ручья. За домом стояли коптильня, кухня и хижины прислуги. Но все казалось пустым.
– Мама, я есть хочу.
– Да, родная, знаю. Обещаю, скоро ты согреешься и поешь. – Но хотя она и обещала это ребенку, в душе у нее зародилось сомнение, дома ли свекровь. Элизабет пошла вперед, заметив наполовину сорванные с петель скрипящие двери и другие следы разорения. Изгороди, когда-то аккуратно побеленные, или были совсем сломаны, или в них зияли дыры. Обойдя дом, она увидела, что краска на нем облупилась, а кусты и вьющиеся растения, некогда украшавшие веранду, поломаны.
Элизабет никак не могла решиться войти, страшась уже не Элмы, а того, что увидит внутри. Она спустила Николь на землю и крепко взяла за руку, уронив корзинку, которую несла.
Николь не издала ни звука, и когда Элизабет посмотрела на дочь, то поняла, что все выдержит ради нее.
Они поднялись по широким ступеням, и подошли к двери. Элизабет постучала, подождала и стала стучать снова.
– Мама, там никого нет. Я хочу домой. Молодая женщина не ответила, схватилась за дверную ручку, и, к ее удивлению, дверь открылась. Задрожав от нахлынувших воспоминаний, она приоткрыла дверь шире, и они вошли внутрь.
Высокий просторный вестибюль, украшенный пилястрами и резьбой, остался точно таким же, каким она его помнила. Вид широких ступеней, ведущих наверх, к комнате, где она была пленницей, вызвал у нее новый приступ дрожи.
– Элма! – позвала она.
Ответа не последовало. Двери в гостиную были закрыты, и Элизабет, помедлив, открыла их. В гостиной тоже ничего не изменилось с тех пор, как она видела ее в последний раз: мраморный камин, украшенный статуэтками, английские обои, дорогие тканые занавеси на окнах, мебель с искусной резьбой. В ящике были дрова, и она поспешила развести огонь.
Как только пламя разгорелось, Элизабет усадила Николь в кресло, накрыла стеганым одеялом и пододвинула поближе к камину. Заставив себя улыбнуться, она подкинула еще дров и начала говорить, стараясь рассеять мрачную тишину:
– Будь хорошей девочкой, ради мамы, и посиди тут, пока я поищу чего-нибудь поесть. Мы поужинаем тут, в тепле.