Вероятно. Во всяком случае, эго было возможно.
Находившийся в Париже Эмиль Фершо защищался, приглашая к себе видных деятелей финансового и политического мира.
Светский человек, живущий на широкую ногу, открытым домом, он стал особо охотиться за министрами, депутатами, редакторами газет. Он зазывал их к себе в замок или в особняк на авеню Гош.
Ограничился ли он этим? Или, может быть, оказал финансовую поддержку при переизбрании некоторым депутатам? А может, помог своими средствами влиятельным персонам — точно так же, как действовал, приобретая некоторые концессии?
Во всяком случае, в течение года ни того, ни другого Фершо не беспокоили. Казалось, битва была выиграна, когда внезапно заговорили о предстоящем аресте Дьедонне.
В мае 1935 года он высадился во Франции, чтобы себя защитить. Никто не был уведомлен о его приезде. Никто не имел возможности сфотографировать его в течение недельного пребывания в Париже, где этот миллиардер жил в скромном отеле Латинского квартала.
Фотографы еще следили за особняком на авеню Юш, когда он уже оказался в Кане. Там состоялась его встреча с мэтром Франсуа Морелем, бывшим поверенным в делах, продажной и хитрой бес шей, с которым он познакомился в Габоне и чей изворотливый ум весьма ценил.
Позднее писали: «Если бы братья Фершо пошли на сделку, никто не стал бы их трогать».
Это вполне могло относиться к Аронделю. К кому еще? В материалах дела установить это не представлялось возможным.
В Париже Эмиль попытался это сделать. Но все оказалось напрасным из-за грубых нападок брата из его канского уединения.
Так началась эта странная битва, полем которой стали кабинеты судей и финансовый отдел прокуратуры. Тома дела составили тысячи страниц, чтобы разобраться в них, потребовались бы годы.
Бывший старшина адвокатского сословия мэтр Обен, нанятый Дьедонне в качестве защитника, ежедневно получал из Кана инструкции, способные восхитить самого дотошного юриста. Постепенно различные статьи обвинения, относящиеся к торговым и финансовым сделкам, стали отпадать, а одновременно, как по волшебству, исчезли из дела некоторые невыгодные ответчикам документы. Компании-конкуренты, о коих прежде и речи не было, оказались скомпрометированны, а некоторые действия колониальных властей вдруг предстали в новом, предосудительном в глазах закона свете. Одному из губернаторов пришлось подать в отставку. Не исключено, что в высших сферах уже стали задавать вопрос, не лучше ли было вовсе не трогать такого опасного зверя.
Но последний удар нанес не Париж, где до вынесения окончательного решения много лет могло уйти на изучение материалов дела.