Информация о найденной после терактов взрывчатке и ее количествах была противоречива. В Москве нашли 13 тонн взрывчатки. Три-четыре тонны – в доме на Борисовских прудах, еще больше – на складе в Люблине, четыре тонны – в гаражном боксе в Капотне. Со временем было установлено, что шесть тонн гептила (ракетного топлива, одним из компонентов которого является гексоген) были вывезены с Невинномысского химического комбината Ставропольского края. Из шести тонн гептила можно было сделать десять тонн взрывчатого вещества. На кухне, в гараже, в подпольной лаборатории шесть тонн гептила в десять тонн взрывчатки не переработаешь. Перерабатывали гептил, видимо, где-то на армейском складе. Затем мешки нужно было загрузить в машины, вывезти на глазах у охраны, предъявить какие-то документы.
Для перевозки нужны были водители и грузовики. В общем, в операцию была вовлечена целая группа людей, а если так, информация должна была поступить и по линии агентуры ФСБ, и по линии агентуры армейской контрразведки.
В Москве взрывчатка была расфасована в мешки для сахара с надписью «Черкесский сахарный завод». Но такого завода не существует. Если бы «сахар» в таких мешках везли через всю Россию, да еще по поддельной документации, слишком много было бы шансов попасться. Проще было бы заготовить документацию для «сахара» с существующего завода. Из этого факта можно сделать сразу несколько выводов, например, что террористы хотели направить следствие именно в КЧР, так как было очевидно, что рано или поздно хоть один мешок «Черкесского сахарного завода» попадет в руки следователей; что террористы не боялись везти мешки с фальшивой надписью и документацией в Москву, так как, видимо, были абсолютно спокойны за собственную безопасность, равно как и за сохранность своего товара. Наконец, можно было предположить, что взрывчатка расфасовывалась в мешки в Москве.
Финансирование теракта трудно было провести, не оставив следов. О крупной пропаже гептила или гексогена со складов разведка должна была хоть что-то слышать, поскольку бесплатно террористам взрывчатку никто бы не дал. Бесплатно с завода или со склада гексоген могли получить только органы госбезопасности или военные.
Именно к таким выводам приходили многочисленные журналисты и специалисты, ломавшие голову над хитроумными схемами о поставках гексогена в Москву. А схема эта оказалась до примитивного проста, так как разработана была самой ФСБ. Суть схемы была в следующем.
24 октября 1991 года в Москве был учрежден научно-исследовательский институт «Росконверсвзрывцентр». Институт располагался в самом центре – по адресу: Большая Лубянка, д. 18, строение 3 – и был создан для «утилизации конверсируемых взрывчатых материалов в народном хозяйстве». Бессменным руководителем института с 1991 по 2000 год был Ю. Г. Щукин. В действительности институт был прикрытием, ширмой – буфером-посредником между армией и «потребителем» – и занимался незаконной торговлей взрывчаткой. Через институт проводились сотни тысяч тонн взрывчатых веществ, в основном тротила. Институт покупал взрывчатку в воинских частях для утилизации и конверсии или же у химических заводов для «изучения». А затем продавал потребителям взрывчатки, в числе которых были легальные и реальные коммерческие структуры, например белорусское государственное предприятие «Гранит». Разумеется, институт не имел права заниматься продажей взрывчатки. Но на это почему-то все смотрели сквозь пальцы, в том числе руководители силовых ведомств, включая Патрушева.