– Хохот и крики "Браво" в зале! – резко оборвала она, усевшись поудобнее на кушетку и не выпуская из руки бокал. Через минуту на ее лице появилось выражение сосредоточенного размышления. Я взял свой бокал и сел рядом с ней, довольно близко, чтобы дать повод для интимной беседы, но и не так близко, чтобы она могла подумать, что желание близости было единственным моим желанием.
– Фрэн, – сказал я участливо, – что с тобой?
– Сиди тихо, – произнесла она задумчиво, ее брови сошлись в одну прямую линию, – не мешай мне думать.
"Есть избитая фраза о том, что за каждым известным человеком стоит великая женщина, – сердито подумал я, – а я готов поклясться, что за каждым психически неполноценным мужчиной тоже стоит женщина".
– Дэнни, – начала она медленно, – сколько будет пять умножить на двадцать четыре и минус двадцать один?
– Девяносто девять?
– Шестью девять – пятьдесят четыре, – напевала она в такт, – и еще пятьдесят четыре, плюс пять будет пятьдесят девять. – Она бросила на меня победный взор. – Пусть будет ровно шестьсот долларов!
– Что – пусть будет ровно шестьсот долларов? – захныкал я.
– Я только что специально для тебя посчитала вслух, – произнесла она снисходительно. – Может быть, я говорила слишком быстро для твоих куриных мозгов. Ну да ладно! – она забавно пожала плечами. – Я посчитаю снова, но, пожалуйста, Дэнни, сосредоточься в этот раз!
– Я буду вторым Эйнштейном, – пообещал я.
– Меня похитили и держали в этой ужасной камере пять дней, правильно? – спросила она.
– Правильно, – ответил я очень отчетливым и, как мне показалось, умно прозвучавшим голосом.
– С субботы до среды, – продолжала она, – эти пять умножаем на двадцать четыре и отнимаем двадцать один.
– Я знаю, что это глупый вопрос, – признался я скромно. – Но почему отнимаем двадцать один?
– Я работала бы в офисе три дня из этих пяти по семь часов, – терпеливо разъяснила она, – остается ровно девяносто девять сверхурочных часов, которые я как преданный чиновник отдала службе.
– Эй, – вырвалось у меня, – а теперь слушай ты! Ты помнишь...
– Моя зарплата составляет около трех долларов в час, – продолжала она безжалостно, – но за сверхурочные ставка удваивается! Вот почему девяносто девять умножаем на шесть долларов в час, и выходит как раз шестьсот долларов, которые ты должен мне.
– И это благодарность за то, что я, рискуя жизнью, спас тебя от ужасов в десять раз более страшных, чем смерть? – горько улыбнулся я. – Как сказал Шекспир "Есть ли что-нибудь более жестокое, чем человеческая неблагодарность?", и под словом "человеческая", держу пари, он подразумевал тебя.