– Да неужели? – уничтожающим тоном спросила она. – Что ж, возьму на себя смелость, милорд, напомнить вам, что благими намерениями вымощена дорога в ад.
На это, похоже, не было достойного ответа, и Рейвенсворт и Брайони ехали в злобном молчании, пока карета не подкатила к главному подъезду Оукдейл-Корта. Помогая Брайони выйти из экипажа, он сделал последнюю тщетную попытку сломить ее оборону:
– Значит ли это, любовь моя, что вы скорее всего не разделите со мной постель сегодня ночью?
Брайони споткнулась, и сильные руки Рейвенсворта подхватили ее, до того как она упала. Поток брани, сорвавшийся с этих невинных губ, отпугнул бы самого страстного поклонника. Рейвенсворт, только слегка потрясенный, ущипнул ее за ухо и сказал, поддразнивая:
– Я уважаю страстных женщин. То, что вы признали, что ненавидите меня, доказывает, что вы слабеете. Влюбленный боится только безразличия.
Когда она со всем возможным достоинством входила в дом, последнее, что она слышала, был издевательский смех Рейвенсворта за ее спиной.
Первые из их гостей прибыли на следующее утро. Вернувшийся домой Рейвенсворт обнаружил Брайони в библиотеке наливающей чай двум молодым джентльменам. Ее брата Вернона он узнал почти сразу, но его компаньон был ему незнаком. Их разговор, походя заметил он, велся вполголоса. Рейвенсворт объявил о своем присутствии, и от испуганных взглядов брата и сестры у него сложилось впечатление, что он прервал их на составлении какого-то бесчестного плана. Он взглянул на Брайони, и ее непроницаемое выражение лица и запинающиеся слова возбудили его подозрения еще больше.
– Рейвенсворт, вы здесь? Могу я представить моего кузена, мистера Джона Колдвела, который приехал к нам из Канады?
Товарищ Вернона встал, чтобы поклониться. Это был молодой человек примерно двадцати пяти лет, крепкого телосложения, в его внешности не было ничего от светского франта. Простой, но хорошо сшитый черный сюртук и бежевые кожаные бриджи, лишенные и намека на вычурность, заслужили молчаливое одобрение Рейвенсворта.
– Вы из гренфеллской или из лэнглендской ветви семьи? – спросил Рейвенсворт, чтобы завести разговор, принимая чашку из рук Брайони. Он заметил легкую дрожь ее руки и нахмурился.
– Лэнглендской, – быстро сказали брат и сестра в унисон.
– Из лэнглендской, – повторил мистер Колдвел с легким колониальным акцентом. – Наше родство очень дальнее. Кузены – троюродные или даже четвероюродные, я полагаю.
Этот неопределенный ответ ничуть не удовлетворил любопытство Рейвенсворта. Задавая настойчивые вопросы, он попытался точно установить подробности родословной мистера Колдвела, его место проживания и цель приезда в Англию. После пятнадцати минут расспросов он понял, что почти ничего не узнал. Как раз когда он решил оставить попытки удовлетворить свое любопытство, Брайони сказала что-то совершенно не по теме, и разговор перетек в другое русло. В иных обстоятельствах Рейвенсворт настоял бы на своем, но, зная об абсолютной честности Брайони, он выбросил из головы мысль, что от него что-то скрывают.