То, что вся эта наукообразная белиберда со сбоем хронометра является давней выдумкой сознания в ответ на неувязки созданного подсознанием мира, само собой разумеется. Однако в пределах правил взаимодействия этих внутренних структур обойти данные противоречия не получалось.
И значит, «Кенгуру-ныряльщику» потребуется рано или поздно, но естественно, до подхода к новому месту назначения – материку Брашпутида, каким-то образом уточнить, какое отклонение счислимого от истинного местоположения лодка имеет на данный миг. Лишь тогда к моменту прихода в запланированную акваторию «Кенгуру» сможет вести разведку с максимальной эффективностью, ибо, разумеется, сбой хронометра будет наблюдаться и после, однако он не успеет выйти из предела этих самых квинтиллионных или же каких-то еще долей. И, следовательно, потом в неизбежном будущем, когда эйрарбакские флоты Закрытого Моря выйдут на рубеж стрельбы, их гигантские снаряды упадут на выявленные на материке цели с максимальной точностью.
А еще время от времени подсознание-эго делает перерыв. Лишний раз подтверждая, что и оно устает. Еще бы, все время творить, отслеживать и сохранять в относительной стабильности целый мир. И вот, уйдя в отпуск, оно сметает со стола всякую не относящуюся к делу шелуху. Хотя угадать, к чему все-таки идет это самое дело, невозможно, тем не менее уже сейчас ясно, какие аксессуары прошлого мира абсолютно не потребуются. Например, стерты начисто – причем теперь никакие логично объяснимые методы вроде бы не должны растолковать их внезапное появление – женщины. Всякие, разные. И блондинки, и брюнетки, и рыженькие, и золотистые, и даже модные ныне с зеленоватым оттенком. Их животрепещущие, могущие быть ощутимыми образы стерты. Правда, процесс сохраняет некоторую инерционность: портреты отдельных представительниц, потребных для воспроизведения рода особ можно встретить расклеенными на стенах кубриков, а в менее откровенных позах и одеждах – и в красивых рамочках – в каютах офицерского персонала. Но это уже действительно отголосок, предмет мебели, а не вожделения.
Конечно, что-то еще плавает в сознании. Встроенный в мозги познающий мир прибор тоже не совсем управляем. Точнее, также неуправляем. Но все-таки шелуха привязанности к отдельным оставленным на пирсе дамам уже счастливо осыпалась. И практически никаких эротических снов. Естественно, рационалист внутри, все никак не желающий принять за действительность именно отсутствие внешнего мира, лепит скоропалительное объяснение. Будто это самое неудержимое когда-то стремление к размножению угасает не от принятия виртуальности мира, а от обычного привыкания. Ибо настоящий, физически существующий организм уже чувствует, что во время похода ничего ему в плане объектов для сброса семени не обломится, а значит, и нечего без толку гонять кровь и повышать давление в соответствующих органах и отделах мозга. А на всякий случай, если теории о привычке недостаточно, имеется еще гипотеза о том, что на процесс работы сперматозоидного конвейера воздействует такая штука, как старость – количество оставленных за бортом жизненных циклов. Столь стройное объяснение на первый взгляд весьма реалистично, но у него имеется один маленький изъян. Оно не подтверждается экспериментами, которые Стат Косакри время от времени проводит на берегу. Конвейер и станция повышения давления работают не только не хуже, но, пожалуй, с перевыполнением плана.