Мать моя славится в Яблонивке доброй стряпухой. Если наша бригада выезжала на далекие поля, ее брали за повара. Во время одной косовицы я с товарищами искал на покосах гнезда перепелов. Мать увидела меня и заставила начистить картошки. Не мужское это дело. Но раз мать заставляет – не откажешься. Начистил я картошки, вымыл ее. Вечерело, смеркаться стало. Мать уложила в котел мясо, крупу, приготовила сало с поджаренным луком и другой приправой.
– Высыпь картошку в котел, – приказала она. Я мигом схватил ведро и перевернул его над кипящей водой, не разглядев в спешке, что под руку попало ведро с нечищеной картошкой и картофельной шелухой. А потом… что было потом, лучше не рассказывать. И не припомню я сейчас, чем меня мать колотила. Я только скулил и упрашивал:
– Быйтэ, мамо, но нэ кажить людям, Бо засмиють!..
А люди и без того засмеяли. С той поры я люблю картошку, когда она уже на столе.
Так вот, довелось мне-таки чистить картошку. Сижу я в подсобном помещении кухни – тесноватой комнате с двумя окнами, сижу и стружку с картошки спускаю. На мне поварской колпак, короткий халат и клеенчатый передник. Рядом со мной солдаты из соседней роты – Зайчиков и Павлов. Зайчиков – узкоплечий, губастый, с пожелтевшими зубами (видать, сладкое любит). Такому в самый раз на кухне сидеть. Павлов посерьезнее парень: строгий, неразговорчивый, ростом покрупнее меня. Чистит картошку и фокстрот насвистывает. Вижу, оба хлопца проворно с картошкой расправляются. У каждого из них уже по полведра, а у меня только дно прикрыто.
А за окном что делается! Гуляет мяч на волейбольной площадке, гармошка у клуба заливается, смех, говор, песни. Ясно – выходной день. И так мне нудно стало, что того и гляди швырну нож и в открытое окно выскочу.
Но попробуй убеги. Прямой наводкой на гауптвахту направят. А разговоров сколько будет!
Недовольно кошусь на своих соседей и соображаю…
– Смотрю я на вас, хлопцы, – говорю им, – и удивляюсь: ничему вы не научились в армии.
Зайчиков и Павлов даже рты пораскрывали.
– Нет, верно, – продолжаю. – Живем мы дружно, одной семьей, а картошку чистим в разные ведра.
– Глубокая мысль, – ухмыляется Павлов, смекнув, куда я клоню. – Ты изложи ее дежурному по кухне.
– А что дежурный? – недоумеваю. – Все зависит от вашей сознательности.
Павлов бросает в свое ведро очередную картофелину, с издевочкой смотрит на меня и заключает:
– Ох, и ленивый же ты, Перепелица! Как тюлень.
– Я?.. Да я был в колхозе первым человеком! – отвечаю. – До сих пор письма шлют, советуются… А недавно одно предложение им подкинул. Благодарят!.. Ящик халвы прислали…