Фрэнки ничего не мог понять. Он не привык назначать встречи с незнакомыми людьми. Но в голосе русского была какая-то непонятная сила и непререкаемая авторитетность. Фрэнки помедлил и помимо своей воли ответил:
– Хорошо. В час у меня обед. Мы можем встретиться в час пятнадцать. Где вы находитесь?
– Не утруждайте себя, мистер Галлахер. Вы занятой человек. Я приеду туда, куда вы скажете, – как бы с усмешкой сказал русский.
Фрэнки назвал улицу и, услышав в ответ от мистера Нестеренко заверения в том, что он найдет указанный адрес, досадуя на проявленную слабость, положил трубку.
В тюрьме был праздник по случаю Рождества. Было объявлено, что кроме традиционных фигурных пряников администрация тюрьмы решила побаловать узников дополнительными угощениями. Заключенные, отвыкшие от гастрономического разнообразия, только и говорили об острых томатных приправах и мясе, прожаренном на угольях. И Варяг с улыбкой думал о том, что такой жратвы, какой ему удалось отведать в заморской тюрьме, большинство русских зеков не пробовали даже на воле, а в зоне все чаяния коренных обитателей сводились к тому, как раздобыть лишнюю щепотку чая.
Тюрьма, в которой находился Варяг, представляла собой внушительное четырнадцатиэтажное здание, где три первых этажа были спрятаны от любопытных глаз высоким бетонным забором. Архитектурными формами и отделкой здание тюрьмы больше смахивало на мэрию или солидное банковское учреждение. Однако это был исправительный центр, только вместо привычных решеток – пуленепробиваемые стекла, вместо колючей проволоки – высокая ограда. Столовая размещалась на седьмом этаже и занимала огромную площадь, которая могла вместить одновременно несколько десятков человек. Однако чаще всего помещение оставалось полупустым. Это было связано с общей безопасностью, чтобы во время столпотворения не могли возникнуть потасовки и драки. Заключенные обедали по блокам. Через каждые полчаса в сопровождении надзирателей являлась следующая партия. Охранники ходили между столов и пристально наблюдали за своими подопечными. В случае необходимости надзиратели всегда готовы были применить тяжелые резиновые дубинки, с которыми не расставались даже в сортире и которые в условиях тюрьмы представляли собой грозное оружие для наказания. Если удар приходился по предплечью, то отнималась рука, если били по голове, заключенный мгновенно терял сознание. Нарываться на охранника с резиновой дубинкой остерегались даже самые матерые обитатели тюрьмы.
В этот день по каким-то непонятным причинам обычный график был поломан, столовая переполнена, и заключенные жались в узких дверях, дожидаясь своей очереди. Надзиратели нервно прохаживались по коридору и сквозь зубы ругали начальника тюрьмы, который обожал всевозможные эксперименты, а сейчас распорядился втиснуть в столовую заключенных сразу из трех блоков. Несколько раз надзиратели грозили дубинками чрезмерно развеселившимся, но было совершенно очевидно, что если ропот перерастет в бунт, то усмирить его удастся только особыми мерами с применением дополнительных сил.