«Лишаем побитый?.. Крадун! – сообразил Коренга. И мысленно сжал кулаки: – Ох, встречу, не пожалею…»
– Тебе, Кайрагелл, равных нет на потопе да на пожаре, – усмехнулся Шатун. – Ну, ещё за выпивкой в кабаке. Если б ты при всём том с мирным народом не как с ворьём разговаривал… да тебя, видно, уже не переделаешь. Что ж, пошли.
Братья оказались на диво похожими. Разве что у старшего, некогда беспутного, лицо было широкое и сильное, а у младшего – тонкое, точёное, резкое. А так черты казали себя одни и те же. И ещё: у обоих в мельчайшей игре этих черт, в движении губ некоторым образом угадывалась непреклонная воля. Только у государя Альпина наследную силу проявила и отточила доставшаяся ему власть над целым народом, а у Шатуна она пребывала как бы под спудом, таилась, точно искра в кремне. Он сумел обрести всего лишь власть над собой; но кто скажет, что даётся трудней?
Коренга по глупости ждал, что повелитель Нарлака будет сидеть на высоком стольце в окружении сановников и верной дружины – и с того позолоченного стольца творить суд и расправу. Ничуть не бывало. Если бы Кайрагелл, оглядевшись и окликнув кого-то, не подвёл Шатуна со спутниками к человеку в самой простой одежде, умывавшемуся возле ручья, молодой венн нипочём не догадался бы, что это и есть государь. Верней, догадался бы, конечно, но с запозданием, когда тот уже выпрямился и явил осанку и стать, надлежащие вождю.
– Смотри, конис, кого я тебе… – начал было краснолицый охранник, но в это время Шатун шагнул вперёд, и слушать Кайрагелла сразу стало некому.
Коренга внимательно и, как он сам понимал, с зазорным любопытством рассматривал Альпина. Он никогда раньше не встречал мужчин, которым нравились бы другие мужчины. Хотя знал, ясное дело, что такие бывают. И вот теперь ему упорно лезло на ум услышанное накануне, как будто это-то и было самым что ни есть главным, и он помимо воли искал в облике кониса каких-то проявлений его странных привычек, хотя сам толком не представлял, каким именно образом подобные привычки должны были бы себя оказать. Ничего женственного во внешности Альпина определённо не сквозило. И, когда он смотрел на своих воинов, никакого превратного сластолюбия в его взгляде не отражалось.
А вот то, что этот человек двое суток не спал, видно было сразу.
И брату, обретённому спустя несколько лет, он радовался, как радуются самые обычные люди…
Они с Шатуном (которого Коренга никак не мог приспособиться даже мысленно называть Баерганом) обнимались, хлопали один другого по спинам и так быстро говорили по-нарлакски, что Коренге не удавалось выхватить из их речи даже те слова, которых он успел нахвататься. Молодой венн начал тихо надеяться, что встреча с братом изгладит в памяти кониса доношенье «живого узорочья» о нём и его крылатой собаке, но напрасно. У хорошего вождя ничто из памяти просто так не изглаживается.