«Неужели это тебя, мой друг, мой брат, мой верный помощник и могучий защитник, я мысленно честил никчёмным уродцем только за то, что твоим крыльям не дано возносить тебя к небу?.. Да как у меня за подобные мысли ещё и руки тотчас же не отсохли?.. А и поделом бы пришлось…»
Торон чуть приподнял голову, дотянулся, ткнулся носом в ладонь.
«Каково-то будет тебе на сухом пути, на голых каменных кручах, где и человеческая рука не вдруг найдёт, за что ухватиться…»
– Эй, венн! – долетел сверху довольный голос Эории. – Сможешь отгрести во-он за тот утёс, там ещё такая длинная осыпь?
Коренга обрадованно схватил верёвку, привязанную на носу «душегубки».
– Хотя погоди, – спохватилась Эория. – Сейчас я спущусь. Я сама…
Какое! Коренга и не подумал дожидаться сегванку. Ну в самом-то деле, мог же он что-нибудь совершить и без неё?.. Поднял гребок и погнал лодочку с привязанной позади «душегубкой» прочь из каменного рукава, обратно в озеро, потом за указанную скалу. Эория сверху разразилась отчаянной руганью, ставя под сомнение умственные достоинства не только самого Коренги, но и всех его предков до самого праотца Кокоры. Молодой венн усмехался и с силой – пусть видит! – отбрасывал воду маленьким веслом, находя в удалой гребле облегчение для души. Наконец и он что-то мог, наконец и он оказался полезен!..
Когда его лодочка ткнулась носом в осыпь, указанную Эорией, сегванка уже спустилась к воде, и было похоже, что всю дорогу она бежала бегом. Верней, во весь дух прыгала с камня на камень, потому что никакой дороги, даже тропы, там не было и в помине.
Коренга едва успел передвинуть рычаг, которым поднимались и опускались колёса, – могучая воительница схватилась за носовой поручень и с такой силой выдернула тележку на сушу, что Коренга чуть не свалился через борт.
– Ты что?.. – непроизвольно вырвалось у него.
Эория не пожалела доброй верёвки – отмахнула ножом привязь, державшую «душегубку», и гаркнула:
– Быстро вверх, недоумок!
Коренга хотел было заартачиться, но внутреннее чутьё вовремя подсказало ему, что гнев Эории объяснялся не простым самодурством, и он счёл за благо навалиться на рычаги. Осыпь уводила вверх достаточно круто, колёса то и дело проворачивались в мелком каменном крошеве, но обида подгоняла Коренгу паче кнута, и тележка упорно ползла вверх.
– Вставай, малыш, – донеслось сзади. – Встать-то сможешь? А то давай я тебя понесу…
Коренга даже приостановился, глядя, с какой мучительной медлительностью поднимался некогда могучий кобель, как дрожали и подламывались всегда проворные лапы.