Его звали Дренг[1]. С самого рождения ему было предначертано стать хранителем огня; принадлежал он к высокочтимому и грозному роду, все члены которого пользовались преимуществом поддерживать огонь и принимать приносимые огню жертвы.
Преимущество это было столь древнее, что никто не помнил его происхождения. Ходили лишь смутные предания о том, что один из мужей племени, одержимый безумием самопожертвования, ринулся на горящую гору, где обитал всепожирающий дух огня, и вернулся оттуда невредимый, с горящей веткой в руках. Родичи, разумеется, связали безумца и бросили в мусорную кучу, на съеденье коршунам, но огонь все-таки сохранили и были им очень довольны. Злосчастный похититель, впрочем, был возвеличен посмертно: коршунов объявили неприкосновенными и стали поклоняться им, так как предполагалось, что в них переселилась душа пожранного ими. А огонь и приносимые ему жертвы стали наследственным достоянием рода похитителя, одним из потомков которого и являлся Дренг. Он пользовался подобающим его происхождению почетом, но, кроме того, его побаивались по многим причинам.
Дренг был воином. Вообще-то огненный род отнюдь не отличался мужеством; возложенный на членов этого рода труд был легок, и, благодаря жертвенной дичи, жилось им чересчур сытно. Большей частью эти представители племени были слабосильными домоседами и возмещали недостаток силы колдовством и тому подобными фокусами слабых. У большинства других племен, о которых знало это племя, но с которыми оно не водилось, хранение огня было поручено женщинам, как занятие, мало приличествующее мужчине. Но, разумеется, настоящей причиной таких порядков являлось невежество тех племен и низкий уровень их развития. Беда была только в том, что угрюмый Дренг, по-видимому, вполне разделял взгляды тех далеких дикарей и часто с презрением отзывался о своем призвании да еще награждал оплеухами тех, кто бранил его за это. Дренг уродился явно не в своих ближайших предков, и у него рано обнаружилась склонность к одиночеству. За огнем он смотрел лучше, чем кто-либо до него, но исполнял свое дело без приятной угодливости, не ползал перед сжигающим духом огня на брюхе, а лишь методически кормил его топливом; деревья же для костра он рубил с ожесточением, словно головы врагов, все это было не по сердцу почтенным мужам племени. Руки у Дренга были сильные, и он выделывал оружие лучше всех, но и это ведь не приличествовало его званию.
Он с самого детства обнаруживал вкусы, которые были отнюдь не к лицу будущему жрецу: любил ходить на охоту, да и то не гурьбой с другими юношами, а в одиночку. Совсем еще малолетком он убивал своим обломком ясеневого сука, обожженным в огне, и притаскивал домой то жеребенка трехпалой лошади, то пещерного медвежонка, а то розоватого, толстенького, еще безрогого детеныша носорога. В ту пору на такие его проделки смотрели сквозь пальцы. Но пришло время, когда ему торжественно вручили священный топор и посвятили в хранители огня на многие, многие мирные лета, лишенные бранных тревог и почестей.