Проклятие, Джонас не ощущал в себе ни капли чуткости. Или терпения. Глухая ярость переполняла его, когда он впился в ее губы.
От его неистовых поцелуев у нее закружилась голова. Колени подгибались, и она вцепилась ему в плечи, не сопротивляясь охватившему пламени. Но он внезапно отпустил ее. Все еще дрожа, она не отрывала от него растерянного взгляда, и эта растерянность еще больше оттеняла откровенное желание, которое отражалось в зеленых, как море, глазах.
– Я хочу, чтобы ты запомнила, какое оно, наше чувство друг к другу. Что мы испытали. Вместе. – Неутоленная страсть бурлила в нем, он порывисто просунул руку под жакет и стал ласкать сквозь тонкие шелковые кружева ее нежную грудь.
Но не успела она ответить ни словом, ни жестом, как он отпрянул от нее и открыл дверь.
– А теперь, Эланна, лучше иди. А то я дам волю примитивному инстинкту и привяжу тебя к своей кровати, где, как мы оба знаем, тебе и полагается быть.
Выпроводив Эланну в холл, он решительно закрыл дверь, оставив ее в одиночестве, ошеломленную и томимую желанием.
Дело оказалось гораздо более тягостным, чем представлялось. Джонас понимал, что ему будет нелегко забирать свои вещи из дома Эланны. Но даже вообразить себе не мог того смятения, которое нахлынуло на него, когда он вошел в залитую солнцем спальню.
Здесь, в этой комнате, Эланна наконец-то раскрылась перед ним, дала волю романтической стороне своей натуры, свободному проявлению чувств. Утренний туман растаял, и сквозь кружевные занавеси солнце заливало спальню, наполняя ее теплыми маслянистыми бликами. Кружева, обрамлявшие железную кровать, белоснежно пенились вместе с рюшами наволочек. Кровать была центром сцены и возбуждала чувственные воспоминания, почти гнетущие, если вспомнить причину, которая его сюда привела.
Джонаса потрясла собственная сентиментальность, и он посчитал ее своим поражением. К счастью, время подгоняло, и он быстро принялся за дело. Наугад открывал ящики комода, вытаскивал белье и свитеры и небрежно засовывал в дорожную сумку, захваченную с собой. Ну вот, теперь на очереди шкаф. Глазам открылась кружевная масса свадебного платья Эланны, и его окатила волна горечи. Гм... платье лучше не трогать. Пусть висит на месте. В конце концов, ведь она просила забрать из дома только его вещи. О платье речи не было – очевидно, просто забыла. Мысль об этом расстроила его еще больше, чем причина, заставившая приехать сюда. Если она могла так легко забыть о свадебном наряде, не забудет ли так же легко о нем? И о том, что они вместе пережили?