Позабыли про седло и кнут.
Только нет теперь уж их «лошадками»
Дети никогда не назовут,
И не выйдут ласковые женщины
Хлебом-солью встретить у ворот…
Тяжко им, неназванным, не встреченным,
И не в радость им солнцеворот.
Иногда они изойдут над кручами,
Где шуршит из-под копыт руда,
И стоят, и, спрятавшись за тучами,
Издали глядят на города,
На мертвые пустые города…
Когда кончили играть и петь, началась общая беседа. Мать Евдокию расспрашивали о том, что творится и мире, а она отвечала. Смысл их разговоров, как и следовало ожидать, сводился к тому, что люди живут все хуже, а конец света все ближе. Жаль, конечно, было этих людей, которые мучаются сами и мучают своих детей, веря нелепым пророчествам и прячась в горах от настоящей жизни, но, видя их спокойные и какие-то просветленные лица, я понимала, что они счастливы в своем безумии и что никто, конечно, не в силах разубедить этих симпатичных фанатиков. Пригревшись, я снова начала клевать носом. Бесконечная горная дорога поплыла у меня перед глазами, а вдоль нее стояли мертвые каменные дубы…
– А вы совсем спите… Устали? Я очнулась и подняла голову. Надо мной склонилась Татьяна.
– Вам пора на отдых.
– Да, хорошо бы… Скажите мне только, а каким образом в горах уцелел тот единственный дуб, от которого начинается тропа в вашу деревню?
– Это Мамврийский дуб, так его наши дети прознали. Они верят, что пока хотя бы одна ветка этого дуба остается зеленой, мир еще живет. Они носят ведрами воду из нашего источника и с молитвой поливают его.
«И дети у них сумашедшенькие…» – я откровенно зевнула.
– Вам спать пора, – улыбнулась Татьяна. – Мать Ольга, гостья наша устала. Куда ее проводить?
– Проводи наверх. Уложи ее вместе с младшими, там теплее. Спокойной вам ночи, Кассандра!
Татьяна взяла со стола свечу и повела меня на второй этаж дома. По дороге я попросила ее повторить мне слова песенки про лошадей, я решила запомнить ее для бабушки. Татьяна остановилась на площадке лестницы и вполголоса спела мне свою песню от начала до конца, а потом сказала:
– Запомнили? Спойте ее Елизавете Николаевне от меня в подарок. А я, когда теперь стану ее петь, буду говорить, что песня посвящается Елизавете Саккос.
Мне было приятно это слышать, я поблагодарила красавицу.
Татьяна открыла передо мной низкую дверь, и мы вошли в комнату, где стояли рядком несколько кроватей – оттуда доносилось мирное посапывание спящих ребятишек. Тут же оказалась свободная кровать, на которую меня Татьяна и уложила. Я тотчас провалилась в глубокий сладкий сон.
– Тетя, тетя! Вставайте, часы скоро кончатся!