Через неделю Мира потребовала, чтобы я подробнейшим образом рассказала ей, откуда Надзор мог получить мою фотографию и при каких обстоятельствах она была сделана, после чего задумалась уже на две недели.
И вот в один прекрасный день Мира мне заявляет: «Я знаю, что нам надо делать. Вопрос стоит так: доверяешь ли ты мне и сможешь ли ты одна выдержать здесь столько, сколько понадобится, пока я найду деньги на твой выкуп?». Я испугалась: «Меня нельзя выкупить, ведь я не хочу, чтобы власти узнали мое имя!» «Нашла о чем беспокоиться! Имя у тебя будет еврейское: экологисты привыкли, что я выкупаю только евреев». Мне ничего не оставалось, как ответить утвердительно. И тогда Мира протелеграфировала мне свой план. Состоял он в том, что она делает на меня донос, но говорит, что встречалась со мной задолго до ареста. Во время допросов она отвечает таким образом, чтобы вызвать новые вопросы, а из них постарается понять, что именно известно обо мне экологистам. Затем она «вспомнит» ровно столько, сколько нужно, чтобы доносу поверили и ее освободили, а меня бросились бы искать где-нибудь подальше отсюда и еще дальше от моей бабушки и сестер с матушкой Руфиной. Затем она найдет деньги па мой выкуп, и с Белого будет освобождена за деньги «трудовая пчела» еврейка Лия Лехтман, то есть я. Но у меня еще оставались сомнения: «Мира, сколько это может стоить?» «Обычная цена – миллион планет». Я усмехнулась про себя и ответила: «Все отменяется. У меня никогда не будет денег, чтобы вернуть такой долг». Мира чуть-чуть приподняла одну бровь, что в наших обстоятельствах выражало крайнюю степень удивления: «А кто сказал, что тебе придется отдавать какие-то долги? Это я буду искать деньги на выкуп моей лучшей подруги, а все остальное тебя не касается!» В общем, мне пришлось согласиться полностью и на все. После этого Мира сказала: «Давай эту неделю просто посидим, поговорим о жизни. А потом ты что-нибудь натворишь и отлетишь как можно дальше назад». «Зачем?» – удивилась я. «Затем, конечно, чтобы мне не стыдно было смотреть тебе в глаза во время доноса! – ответила Мира, едва сдерживал улыбку. – Дурочка! Чтобы никто случайно не заметил сходства моей обычной соседки с разыскиваемой преступницей». Я уже говорила, что Мира была намного умней меня.
Неделю мы говорили просто о жизни. Я рассказала Мире, как найти мою бабушку, и попросила ее сказать ей, что я жива и здорова, но без особой необходимости не говорить, где именно я живу и здравствую… А через неделю однажды утром Мира сказала мне одними глазами: «Пора!» Выждав, когда по новостям показывали сцены счастливой народной жизни и н том числе ломящиеся от продуктов склады еды в жилых домах, я грохнула кулаком но новенькому персонику и завопила на весь цех: «Хочу нормальной еды! Хочу хлеба, хочу мяса, хочу макарон! С томатным соусом! Хочу нормальной еды!» Меня шарахнуло током. Ко мне сразу бросилось несколько «ос», которые схватили под руки, даже не цепляя цепочки к моему носу, и поволокли налево. По дороге я «пришла в себя» и стала растерянно оглядываться. Номер сработал, моя выходка была принята за обычную истерику, и меня, слава Богу, бросили за конвейер, и даже не у самого входа, а в начале сборки электроники. Но это было уже за сотни метров от Миры, и я не видела, как она написала донос и что из этого вышло. Я ее вообще больше не видела.